Флоренс Райерсон Клементс

Колин Клементс

 

ГАРРИЕТ

 

Элеоноре Рузвельт

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

(в порядке появления)

 

Тетя Зеб

Генри Уорд Бичер

Кэтрин Бичер

Гарриет Бичер-Стоу

Келвин Стоу

Уильям Бичер

Эдвард Бичер

Мэри Бичер-Перкинс

Чарльз Бичер

Томас Бичер

Джеймс Бичер

Изабелла Бичер

Доктор Лаймен Бичер

Мистер Таттл

Мистер Уайчерли

Селестина

Фредди Стоу (в детстве)

Миссис Хоббс

Фредди Стоу (в юности)

Джорджи Стоу

Хетти Стоу

Элиза Стоу

Джеруша Пэнтри

Лоуэлл Дентон

Сьюки

Хейли

Джейн

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Коттедж Стоу

 

Сцена 1

 

Время действия – зима 1836 года.

Место действия – гостиная и одновременно столовая коттеджа Стоу в Цинциннати, штат Огайо.

Очень простая комната с недорогой мебелью. Главный вход – из прихожей, в центре, вторая дверь – в кухню, на дальней левой стороне. Рядом с дверью в кухню буфет; ближе – очень маленький обеденный столик. Справа очаг с франклиновской печью. У огня стул, дальше в глубине сцены – стеклянная дверь и окна. Перед окнами удобный стул с подушечкой и ничем не прикрытый стол-колонна. В комнате стоит еще несколько стульев, а также мелодион[1].

Когда поднимается занавес, слышатся шаги и голос Кэтрин Бичер из прихожей.

 

КЭТРИН (за сценой). Пригляди за этой дверью, тетя Зеб.

ТЕТЯ ЗЕБ. Гляжу, гляжу, мисс Кэтрин.

 

Входит тетя Зеб – полная негритянка с приятным лицом, ей за сорок. Она в темном платье и клетчатом бумажном переднике, несет медный котелок, заполненный столовыми приборами.

 

КЭТРИН (за сценой). Генри! Генри! Смотри, куда идешь! В этой корзине полно посуды.

ГЕНРИ (в дверях). Хорошо, Кейт, я осторожно.

 

Входит Генри Уорд Бичер, согнувшись под тяжестью большой корзины. Это молодой человек лет двадцати, розовощекий, широкоплечий, исполненный жизненных сил.

 

Три раза уже сказала.

ТЕТЯ ЗЕБ. Да, сэр! Мисс Кэтрин-то собрала нынче все Бичерово племя!

ГЕНРИ (ставит корзину на стол, чтобы снять цилиндр). Она твердо решила привести дом в порядок до возвращения Стоу.

ТЕТЯ ЗЕБ. Это уж верно.

(Торопится к кухне, слыша, что приближается Кэтрин).

Подавай ей или порядок, или причину, почему его нет.

 

Входит Кэтрин Бичер, раздраженно отряхивая юбки. На ней воинственного вида шляпка, а в сумке у нее домашний чепец. Кэтрин – старшая из Бичеров, на тринадцать лет старше Генри.

 

КЭТРИН. Никакого терпения не хватает! Все ботинки в грязи… и все юбки. Если жители Цинциннати действительно хотят, чтобы их считали цивилизованными, им следует держать свиней подальше от улицы.

ГЕНРИ. Ты пятнаешь прекрасное имя этого города, Королевы Запада?

КЭТРИН. Королева… нет уж, дудки! Зимой – грязная дыра, а летом – комариная дыра. Именно здесь отцу понадобилось основать семинарию!

 

Генри медленно пробирается к двери.

 

Подожди, Генри. Мне нужно, чтобы ты развел огонь, пока я расставлю мебель.

ГЕНРИ. Может быть, Гарриет предпочтет сама расставить свою мебель.

КЭТРИН. Вздор! Это пойдет сюда.

(Переставляет ведерко для угля).

Гарриет способна вести хозяйство не больше, чем бурундук, и ты это знаешь.

(Отодвигает стул от стола).

Здесь будет лучше. Как же не нравится мне ее дикая идея – сломя голову ринуться в супружество, да еще за вдовца! Не понимаю, какой муж способен дать Гарриет то, что она не сможет найти в собственной семье.

ГЕНРИ (не без юмора). Не понимаешь?

КЭТРИН. Нет.

 

Генри улыбается.

 

(Поворачивается к мелодеону, снимает шляпку, вынимает чепец из сумки и надевает).

Пожалуйста, скорее разведи огонь, Генри. Они могут прибыть, почти закоченевшие, в любую минуту.

ГЕНРИ. Если не завязнут в трясине на дороге.

КЭТРИН. Из Коламбуса в Цинциннати, в январе! Никто в здравом уме и пытаться бы не стал. И путешествовать в воскресный день! Я содрогаюсь от мысли о том, что скажет отец.

ГЕНРИ. После того, как папа прочтет обе проповеди, возможно, слова у него уже кончатся.

КЭТРИН. У отца никогда не кончаются слова.

ГЕНРИ. Кейт, ты пользуешься самым большим влиянием на папу. Не могла бы ты что-нибудь придумать, чтобы задержать его – по крайней мере, на несколько часов, пока Гарриет не отдышится?

КЭТРИН. Что ж…

ГЕНРИ. Или, если не папу, то остальную семью. Бьюсь об заклад, они ее оглушат.

КЭТРИН. Тогда она может пенять только на себя. Я предупреждала, чтобы она не планировала свадьбу во время семейной встречи. Но разве она послушает? Только не Гарриет! Из всех упрямых, твердолобых, своевольных созданий…

ГАРРИЕТ (входит из прихожей). О, Кейт – как ты права!

 

Гарриет двадцать шесть лет. Многие считают ее внешность заурядной; другие говорят, что она прекрасна. Несомненно, это зависит от того, находится ли ее лицо в состоянии покоя – когда сразу выделяются ее солидный бичеровский нос и подбородок – или когда, как сейчас, ее глаза наполнены весельем, а губы улыбаются. Ее вьющиеся волосы так кудрявы, что постоянно ускользают из чинного заточения. У нее стройная фигура, тихий, но отчетливый голос. Она в верхнем платье с пышными юбками, в очень большой шляпке, которая ей очень идет и обрамляет ее лицо, будто нимб, а в руках у нее небольшая круглая муфта.

 

КЭТРИН. Гарриет!

ГЕНРИ. Сестрица!

ГАРРИЕТ (целует их). Генри. И Кейт… Как мило с вашей стороны, что вы здесь.

КЭТРИН. Мы подумали, что кто-нибудь должен встретить тебя дома.

ГАРРИЕТ. Дома! Дома! После стольких часов на морозе! Подумать только, уже и ковры уложены, и картины развешаны, и камин. Даже не верится, до чего хорошо!

 

Входит тетя Зеб.

 

Как живешь, тетя Зеб? Отнеси, пожалуйста, мою сумку наверх. Она в прихожей.

ТЕТЯ ЗЕБ. Конечно, мисс Гар… миссис Стоу.

(Уходит с тихим смехом).

ГАРРИЕТ (подходит к огню). Ветер будто ножом режет.

ГЕНРИ. Мы боялись, что вы увязнете.

ГАРРИЕТ. И увязли. По самые брови! Это из-за книг Келвина мы пошли на дно. Он их привез домой по меньшей мере два центнера. А где Келвин?

ГЕНРИ. Вероятно, он забыл, что здесь живет.

ГАРРИЕТ. Не удивлюсь. В Коламбусе он то и дело забывал о моем существовании и уходил без меня.

КЕЛВИН (мягко, из дверей). Всего однажды, Гарриет. И это было сразу после книжного аукциона.

 

Келвин Стоу на десять лет старше жены; мужчина с внешностью ученого, с крупной головой и копной кудрявых волос, которые уже начинают редеть со лба. Чтобы возместить эту утрату, он отращивает бакенбарды, которые пока доросли только до ушей. Он –  не слишком романтическая фигура, но обладает добродушием и обаянием ребенка. В правой руке у него огромный саквояж, а в левой, под мышкой, большой квадратный пакет, обернутый мешковиной.

 

КЭТРИН. Как вы себя чувствуете, профессор?

КЕЛВИН. А? О. Очень хорошо, Кэтрин, очень хорошо. Немного замерз, но…

(Генри, ставя сумку на стол).

Это был действительно выдающийся аукцион. Выдающийся! Сокровища, которыми я никогда не надеялся обладать.

ГАРРИЕТ. Так и ушли деньги на ковер для гостиной!

ГЕНРИ. Что вы отыскали?

КЕЛВИН (вынимает книги из сумки). Ксенофонт. «De Agesilao Rege Oratio[2]» 1748 года. Изумительное приобретение.

ГАРРИЕТ. Тут мы распрощались с часами для прихожей!

КЭТРИН. Давай, я заберу твою шляпку, Хетти.

КЕЛВИН. Ответ Уэйли на трактат Джона Коттона «Ключи от царствия небесного», и два тома «Комментариев» Хаджиза.

ГЕНРИ. На иврите.

ГАРРИЕТ. Келвин, неужели ты положил их поверх своей одежды?

КЕЛВИН. Я… я укладывал их в последнюю минуту, дорогая.

ГАРРИЕТ. Тогда выкладывай. О-о!

(Ощупывает карманы его сюртука и вынимает два небольших, но пухлых тома).

КЕЛВИН. Я всегда ношу при себе Новый Завет на греческом и «Божественную комедию».

ГАРРИЕТ. Больше нет! И повесь другой свой костюм, иначе завтра в нем невозможно будет идти в класс.

КЕЛВИН. Ты права, любовь моя. Да, да. Несомненно, ты права.

(Рассеянно берет пакет и идет в сторону двери).

ГЕНРИ. Я пойду с вами.

(Уходит в прихожую).

ГАРРИЕТ. Одну минуту – дай пакет.

(Забирает его у Келвина).

Он останется здесь.

КЭТРИН. Что это?

ГАРРИЕТ (снимает мешковину). Портрет Элизы Стоу.

КЭТРИН. Неужели это ваша первая жена?

КЕЛВИН (просияв). Я заказал ее рисовальщику для Гарриет. Свадебный подарок.

(Выходит вместе с сумкой).

КЭТРИН. Гарриет!

ГАРРИЕТ. Элиза была моей доброй подругой.

(Ставит портрет на каминную полку).

Я очень любила милую Элизу.

КЭТРИН. Ну и ну… слов не хватает!

 

Гарриет пододвигает удобный стул к столу.

 

Он лучше выглядит у огня.

ГАРРИЕТ. Мне он нужен у стола.

КЭТРИН. Однако это…

ГАРРИЕТ. Кэтрин, это мой дом… мой дом.

(Другим тоном).

Наконец-то у меня есть собственный дом! Очаг… и милые языки пламени…

(Берет ведерко для угля и ставит туда, где оно было раньше).

…И прекрасное, прекрасное ведерко для угля.

КЭТРИН. Ты дразнишь меня, потому что у меня нет ничего этого?

ГАРРИЕТ. Нет, милая. Нет. Я не знаю, что бы мы делали, если бы ты вышла замуж. Ты была для всех нас больше, чем матерью.

КЭТРИН (почти прослезившись). Вздор и чепуха! И сними верхнюю одежду, пока ты не перегрелась.

ГЕНРИ (снова появился из прихожей). Позволь тебе помочь.

(Помогает Гарриет снять верхнее платье, под ним платье веселой расцветки из шерстяной шотландки).

Как, Гарриет…

КЭТРИН. Это же новое платье!

ГАРРИЕТ. Разумеется, новое! И шляпка тоже.

 

Входит тетя Зеб с корзиной.

 

ТЕТЯ ЗЕБ. Мисс Гарриет, печка взяла и перестала работать, а вот куски свадебного торта, которые вы хотели оставить.

ГАРРИЕТ. О, спасибо.

(Кэтрин).

По одному для каждого члена семьи.

КЭТРИН. Если ты придешь на кухню, я покажу тебе, что там с этой печкой.

ТЕТЯ ЗЕБ. Ох, знаю я все, что надо знать об этой печке, и не нравится мне то, что я знаю.

(Уходит вслед за Кэтрин).

ГАРРИЕТ. Бедная Кейт. Эта свадьба трудно ей досталась. Все семейные свадьбы  – трудное дело.

ГЕНРИ. Ей пора уже привыкнуть.

ГАРРИЕТ. Да. Моя была четвертой.

ГЕНРИ. Шестой, если считать отца.

ГАРРИЕТ. Я уже перестала считать свадьбы отца.

(Вынимает небольшие пакеты, перевязанные белыми ленточками, из корзины, и выстраивает в ряд на обеденном столе).

Отец. Мачеха. Кэтрин. Уильям и миссис Уильям. Эдвард и миссис Эдвард. Мэри и мистер Мэри. Чарльз. Ты и я. Изабелла. Томас. Джеймс. Все в наличии и все сочтены.

ГЕНРИ. Да, мы составляем длинную вереницу.

ГАРРИЕТ. Отвратительно длинную. Генри, ты видишь этот замечательный маленький столик?

ГЕНРИ. Вижу, что маленький.

ГАРРИЕТ. Потому и замечательный. Столик для двоих. Когда я думаю об этих домашних застольях… ярды и ярды Бичеров, а когда сходят на нет Бичеры, начинаются пансионеры. А потом внуки – стая внуков.

(Снова смахивает пакеты в корзину).

Морские свинки!

ГЕНРИ. Тебе никогда не нравилось дома.

ГАРРИЕТ. Да. Мне не нравился шум. Споры и суматоха. Крикливые младенцы, дети и животные под ногами! Уильям и Кэтрин вечно воюют за какое-нибудь правое дело. И над всем этим нависает ужасный, мрачный папин Бог.

ГЕНРИ. Гарриет!

ГАРРИЕТ. Брось, Генри. Ты не веришь в папиного Бога, чудовищного садиста, который обрекает людей своих на вечные муки. С меня хватит! Я повернусь спиной к Ветхому Завету и буду уповать на Новый.

ГЕНРИ. Вот почему ты вышла замуж – чтобы сбежать из дома.

ГАРРИЕТ. Нет. Нет, я действительно люблю Келвина. Возможно, он не принц моих девичьих грез, но принц потребовал бы, чтобы я его холила и лелеяла. А я хочу, чтобы холили и лелеяли меня. Милый мой, я ведь такая эгоистка?

ГЕНРИ. Надеюсь, что да.

ГАРРИЕТ. Я тоже. Это качество я собираюсь в себе развивать.

(Проходит вправо).

Я распланировала свою новую жизнь до последней мелочи. К примеру, эти стол и стул – они будут принадлежать мне. Мне, и никому другому. Я буду сидеть здесь и писать каждый день – три часа после завтрака и два часа после обеда.

ГЕНРИ. Не боишься, что тарелки обидятся, если никто не станет их мыть?

ГАРРИЕТ. Келвин это оплатит.

(Быстро).

Я знаю, сейчас он всего лишь профессор в небольшой семинарии – но у него блестящий ум. Блестящий и глубокий. Он может писать…

ГЕНРИ. На латыни, греческом, санскрите, иврите…

ГАРРИЕТ. И на арабском. А знаешь, что арабский он выучил для разгрузки ума?

ГЕНРИ. Очень полезно.

ГАРРИЕТ. Будет и польза. Генри, он несколько лет проводил исследования, чтобы написать книгу о первоисточниках Библии. Я уже заинтересовала одного издателя, и теперь все, что…

ГЕНРИ. Все, что нужно сделать – это заинтересовать Келвина.

ГАРРИЕТ. Можешь смеяться, сколько хочешь.

ГЕНРИ (подходит к ней). Надеюсь – о, я так надеюсь…

ГАРРИЕТ. Да?

ГЕНРИ. Что ты найдешь счастье в своей башне из слоновой кости.

ГАРРИЕТ. Найду. Еще увидишь!

КЭТРИН (возвращается с кухни). Если еще будут трудности с печкой, дай мне знать. Генри, прихожане начинают выходить со службы. Если мы хотим заняться тем делом, о котором ты говорил…

ГАРРИЕТ. Делом? В воскресный день?

ГЕНРИ. Мы собираемся своими слабыми телами оградить тебя от лавины Бичеров…

КЭТРИН (берет плащ и шляпку). Мы сделаем все, что можем, но я ничего не обещаю.

ГАРРИЕТ. Да благословят вас небеса…

(кричит вслед, пока они выходят)

… и да помогут вам!

(Закрывает дверь, потом обходит комнату, счастливой, слегка танцующей походкой. Очевидно, что она едва удерживается, чтобы не пуститься в пляс).

 

Входит тетя Зеб с кухни, в каждой руке она несет по зажженной лампе.

 

ТЕТЯ ЗЕБ. Вот вам свет.

ГАРРИЕТ. Спасибо, тетя Зеб.

(Берет одну лампу и ставит на мелодеон).

Можешь не оставаться на этот вечер. Только оставь огонь в печи. Я приготовлю ужин для нас двоих.

ТЕТЯ ЗЕБ (ставит вторую лампу на стол слева). Конечно же. Понимаю вас, мисс Гар… миссис Стоу.

(Уходит с тихим смехом).

ГАРРИЕТ (про себя, пробуя на звук). Миссис Стоу. Миссис Келвин Стоу… Миссис Келвин Эллис Стоу!

КЕЛВИН (входит из прихожей). Я нужен тебе, Хетти?

ГАРРИЕТ. Всегда. О, Келвин – как я люблю тебя!

КЕЛВИН. Конечно, дорогая. Что-нибудь не так?

ГАРРИЕТ. Почему?

КЕЛВИН. Ты сказала это так… воинственно.

ГАРРИЕТ. Возможно, я надеялась, что ты начнешь спорить.

КЕЛВИН. Знаешь, иногда ты такая милая.

ГАРРИЕТ. Да нет… Я всегда была довольно заурядной. «Маленькая дурнушка Хетти Бичер».

КЕЛВИН. Только не сейчас. В твоем лице есть что-то… наверное, в глазах. «Глаза, печальные и смеющиеся, и такие милые тени бросают прикрытые веки».

ГАРРИЕТ. Удивительно, Келвин! Это что-то с греческого?

КЕЛВИН (поражен ее невежеством). Нет, Хетти – с санскрита.

(Садится на стул справа).

ГАРРИЕТ. Интересно, какая женщина прежде могла слушать любезности на всех мертвых языках?

(Опускается на стул рядом с ним).

Сможем ли мы это удержать? Всегда ли мы будем так счастливы?

КЕЛВИН. Возможно, не совсем.

ГАРРИЕТ. Мы не должны позволить счастью ускользнуть от нас. Я видела столько несчастных браков, когда люди шли на компромиссы с жизнью. Я отказываюсь идти на компромисс.

КЕЛВИН. Дорогая…

ГАРРИЕТ. Предупреждаю тебя, Келвин – я собираюсь научить тебя быть веселым. Ты понятия не имеешь, каким веселым можешь быть, если постараешься.

КЕЛВИН. Я попробую, Хетти. Конечно же, я попробую.

ГАРРИЕТ. И прежде всего – я говорю всерьез, Келвин, ведь это самое важное – мы должны уважать друг в друге личность. Я приготовлю тебе стол и стул…

КЕЛВИН. Этот стул очень удобен.

ГАРРИЕТ. Не этот. В гостиной. Я собираюсь переделать ее в библиотеку, чтобы все твои тома были под рукой. Ты и оглянуться не успеешь, как закончишь эту книгу.

КЕЛВИН. Это будет не так уж скоро, Хетти. Мне еще нужно очень многое исследовать.

ГАРРИЕТ. Уже прошли годы с тех пор, как ты провел все исследования.

КЭТРИН (поспешно входит). Гарриет…

ГЕНРИ (следует за ней). Извините, что помешали.

ГАРРИЕТ. Что такое?

ГЕНРИ. Мы несем дурные вести.

КЭТРИН. Мы сделали, что смогли, но…

ГЕНРИ. Семья оказалась сильнее нас.

ГАРРИЕТ. Сколько их придет?

ГЕНРИ. Только истинные Бичеры. Не-Бичеры и двоюродные Бичеры сейчас пребывают в муках сомнений.

КЭТРИН. Отец считает, что семья должна нанести тебе приветственный визит. Он говорит, что не нужно никаких формальных приготовлений…

ГЕНРИ. Всего лишь пара бутербродов, печенья, пирожные. Бисквиты на соде, мед…

ГАРРИЕТ. Тетя Зеб, надо бежать на холм и занять у кого-нибудь, сейчас же!

(Исчезает на кухне. Со стороны прихожей слышатся голоса).

КЭТРИН. Кажется, это наши.

ГЕНРИ. Верно.

КЭТРИН. Келвин, вы куда?

КЕЛВИН (нервно). Я подумал… в конечном счете, я же не Бичер. По крайней мере, всего лишь состою в браке. И на семейной встрече…

ГЕНРИ. Если произойдет сражение, Келвин опасается, что его затопчут.

КЭТРИН. Вы должны остаться, Келвин. Гарриет потребуется ваша помощь.

КЕЛВИН. Хорошо… Кэтрин.

 

В комнату врывается лавина Бичеров. Первыми входят Уильям, Эдвард и Мэри. Им за тридцать. Как все в этой семье, они исполнены энергии и хвастовства, часто бывают напыщенными и категоричными, но редко – намеренно злыми. Уильям и Эдвард – служки, оба носят бакенбарды.

 

ЭДВАРД. По-моему, очень сильная проповедь. Одна из лучших проповедей отца.

МЭРИ. Нет смысла пытаться превзойти папу, когда он в ударе.

УИЛЬЯМ. Ну, не знаю, Мэри. Некоторых из нас начинают довольно благосклонно сравнивать с отцом на кафедре.

КЭТРИН. Вздор.

ГЕНРИ. Папа упомянул, как обычно: «Шестеро моих непреклонных сыновей посвятили себя служению Богу»?

УИЛЬЯМ. Генри!

МЭРИ. В самом деле, Генри…

УИЛЬЯМ. Если ты не перестанешь фыркать, Генри, то никогда не поднимешься до высот богослужения.

ЭДВАРД. Придется довольствоваться тем, что станешь юристом, или… или сенатором.

(Непринужденно обращается к Келвину, который делает тщетные попытки поздороваться с ним).

Здравствуйте, профессор.

КЕЛВИН. Здравствуйте, братец Эдвард. Сестрица Мэри…

МЭРИ. Как себя чувствует новобрачный?

КЕЛВИН. Очень хорошо, спасибо. Братец Уильям, добро пожаловать.

УИЛЬЯМ. Приятным ли было путешествие?

КЕЛВИН. Благодарю вас, восхитительное путешествие.

ЭДВАРД. По крайней мере, мы узрим вас с Гарриет в вашем собственном маленьком домике. Где Гарриет?

КЕЛВИН. Ушла, чтобы занять…

КЭТРИН. Она скоро будет, Эдвард.

 

Входят Чарльз и Томас. Чарльзу за двадцать, Томасу около пятнадцати.

 

ЧАРЛЬЗ. На мой взгляд, рост посещаемости собраний – это более чем приятно. В своем роде это дань уважения каждому из нас.

ГЕНРИ. Да, публике досталось бесплатное представление. Все Бичеры разом, и всего-то пенни положить на тарелку для пожертвований!

КЕЛВИН (протягивая руку). Добро пожаловать, братец Чарльз.

УИЛЬЯМ. Генри!

МЭРИ. В самом деле, Генри!

ЧАРЛЬЗ (обнаруживает Келвина и снисходительно пожимает ему руку). О, Келвин.

КЕЛВИН. Братец Томас. Я безмерно рад видеть вас.

ТОМАС. Мы рады видеть вас, профессор.

ЧАРЛЬЗ. Итак, теперь вы счастливый новобрачный, а? А сестрица Гарриет… где сестрица Гарриет?

КЭТРИН. Скоро, Чарльз…

 

Запыхавшись, торопливо входят Джеймс и Изабелла. Они младше, чем Томас.

 

КЕЛВИН. Братец Джеймс. Сестрица Изабелла.

ИЗАБЕЛЛА. Господи! Мы опоздали? Мы вышли из дома собраний вместе с папой, но его остановил мистер Таттл…

ДЖЕЙМС. Он хочет, чтобы отец разрешил ему написать об этой встрече.

ИЗАБЕЛЛА. О ней будет напечатано во всех газетах, кроме Нью-Йорка и Бостона.

УИЛЬЯМ (ему это приятно). Мистер Таттл!

МЭРИ. Вы знаете, что мистер Таттл каждую неделю пишет в газеты.

ЧАРЛЬЗ. Никогда их не пропускаю.

ДЖЕЙМС. Он говорит, что мы самая примечательная семья в Америке, у которой больше ума, и больше влияния, и больше служителей…

ЭДВАРД. Джеймс!

МЭРИ. Бичеры не хвастают.

КЭТРИН. Пусть об этом говорят другие.

ДЖЕЙМС. Об этом и говорит мистер Таттл. Он сказал, что публика охотнее станет читать о нас, чем о запуске воздушного шара.

ИЗАБЕЛЛА. Куда охотнее.

ДЖЕЙМС. Где сестрица Гарриет?

ГАРРИЕТ (входит с кухни с подносом, на котором стоят чашки и блюдца). Вот я, Джейми.

(Подходит к столу, слева, ставит поднос и поворачивается, чтобы обнять их).

Извините, что задержалась.

ЭДВАРД. Гарриет!

УИЛЬЯМ. Так, так, Хетти!

МЭРИ. Как ты, милая сестра?

ИЗАБЕЛЛА. Это новое платье?

ГАРРИЕТ. Да, да, довольно новое. Так приятно, так приятно всех вас видеть! Келвин, где ты, Келвин?

КЕЛВИН (выходит из-за группы сзади). Здесь, Хетти. Я здесь.

ЧАРЛЬЗ. Приятным ли было путешествие?

ЭДВАРД. Ты утомилась?

МЭРИ. Тебе понравилось в Коламбусе?

ГАРРИЕТ. Да, нет, да – о боже, какая прекрасная речь. Я приветствую все ваше собрание на первом семейном визите, и вот меня покидает дар речи!

УИЛЬЯМ. Тогда позволь нам приветствовать тебя.

(Откашливается).

Давно уже мы покинули семейное гнездо, но в нас, старших, еще живы интерес и привязанность к нашей младшей сестре Гарриет.

БИЧЕРЫ. Правда! Правда!

МЭРИ. Милая сестра.

УИЛЬЯМ. Итак, в день, когда она возвращается, как королева, в свои…

ГАРРИЕТ. Королева! Как мило!

УИЛЬЯМ (раздражаясь, что его перебили). Королева, в свои маленькие владения, совершенно правильно и уместно будет почтить…

 

Хлопает дверь. Из прихожей раздается трубный глас Лаймена Бичера.

 

ЛАЙМЕН. Привет, привет, привет!

КЭТРИН. Папа!

ЭДВАРД. Вот и папа.

ТОМАС. Отец прибыл.

УИЛЬЯМ. Мистер Таттл с ним?

ТОМАС. Никого с ним нет.

(Уходит в прихожую).

Позвольте мне взять вашу шляпу и сюртук, отец.

ЛАЙМЕН (за сценой). Спасибо, Томас. Мои дети пришли вперед меня?

УИЛЬЯМ (выходит). Мы здесь, сэр. Все ждем вас.

ЭДВАРД. Генри, стул отцу!

МЭРИ. У окна, возможно, сквозняк.

ЧАРЛЬЗ. Этот будет лучше всего.

МЭРИ. Да. Подушку папе, Эдвард.

КЭТРИН. Отец презирает подушки.

ЛАЙМЕН (за сценой). Нет, кашне я оставлю. В церкви сегодня был безобразный холод.

УИЛЬЯМ (за сценой). Но ваша проповедь была замечательно жаркой, сэр.

ТОМАС (за сценой). Волновала, как всегда, отец!

ЛАЙМЕН. Мне лестно, что ты так считаешь.

(Теперь он стоит в дверях, мужественный, обладающий огромным магнетизмом).

Я всегда попадаю прямо в совесть, как пуля в глаз быка!

ГАРРИЕТ. Добро пожаловать в наш дом, папа.

ЛАЙМЕН (не обращая на нее внимания). Жизнь улетает прочь! Вечность на кону! Нет времени для колебаний. Бессмертные души дремлют на грани преисподней.

ГАРРИЕТ (дергает его за рукав). Добро пожаловать в наш дом, папа.

ЛАЙМЕН. Бог избрал меня скромным орудием Своим, чтобы пробудить грешников, взывая к дремлющим великим и страшным гласом.

(Внезапно улыбается Гарриет, глядя на нее сверху вниз).

Что ж, дочь моя, значит, ты снова с нами – и выглядишь очень бодрой, хвала провидению, действительно бодрой.

ГАРРИЕТ. Спасибо, папа. И Келвин. Вот Келвин.

ЛАЙМЕН. Вижу.

(Пожимает ему руку).

Гарриет, это твое… ммм… одеяние… – какая-то новинка?

ГАРРИЕТ. Да, папа. Я пошила его в Коламбусе.

МЭРИ. Она его пошила!

ИЗАБЕЛЛА. В Коламбусе!

ГАРРИЕТ. В самом деле – и, похоже, только Бичеры готовы упасть в обморок от удивления, когда невеста появляется в новом платье. Я купила его на средства, которые заработала литературным трудом. Я собираюсь заработать и на другие. Я собираюсь заработать на шелковое платье.

КЕЛВИН. И ты будешь в нем очаровательна, Хетти.

ЛАЙМЕН. Должен ли я понимать, что вы одобряете ее писанину, профессор?

КЕЛВИН. Господь явно предназначил Гарриет к литературе, и кто я, чтобы противоречить Господу?

ЛАЙМЕН. Я разочарован. Весьма разочарован!

КЕЛВИН. Сэр?

ЛАЙМЕН. Я надеялся, что брак с таким человеком, как вы – не просто служителем евангельской церкви, но с представителем образовательных учреждений – сможет выправить Гарриет.

КЕЛВИН. Мы состоим в браке всего неделю, сэр.

ГАРРИЕТ. В каком отношении вы считаете меня неправильной, папа?

ЛАЙМЕН. Во многих, Гарриет – но особенно в вопросе о твоих литературных сочинениях.

ГАРРИЕТ. Ведь вы же не принимаете всерьез мои скромные истории?

ЛАЙМЕН. Именно это мне в них и претит – недостаток серьезности.

ЭДВАРД. Ты постоянно ставишь нас в неловкое положение, Хетти.

УИЛЬЯМ. Люди начинают спрашивать, не моя ли ты сестра.

ГАРРИЕТ. И ты признаешь это, Уильям – или отрекаешься от меня?

УИЛЬЯМ. В самом деле, Гарриет!

ЛАЙМЕН. Предупреждаю тебя, дочь моя: легкомыслие – коварный порок. Если ты не будешь все время начеку, привычка к выдумкам разрастется в тебе. Да, мы, Бичеры, всегда были писателями. Мы на славу владели пером, но всегда применяли это умение достойно, и никогда – без высокой цели.

ГАРРИЕТ (с притворной скромностью). Вы предлагаете мне писать проповеди, папа?

ЛАЙМЕН. Решительно нет.

ЧАРЛЬЗ. Немыслимо!

УИЛЬЯМ. Женщина на кафедре!

КЭТРИН. А что такого в женщине на кафедре?

УИЛЬЯМ. Если тебе нужно это объяснять…

КЭТРИН. Женщина на кафедре не стала бы тратить столько времени на высокопарные общие места…

ЛАЙМЕН. Кэтрин!

КЭТРИН. Простите, отец, но этот предмет глубоко меня затрагивает.

МЭРИ. И меня!

ЭДВАРД. Тише!

КЭТРИН. Женщине могло бы хватить смелости задать с кафедры несколько вопросов, которые задать необходимо.

УИЛЬЯМ. Каких же?

ЭДВАРД. Например?

КЭТРИН. Например, об отмене рабства.

 

Бичеры набрасываются на это слово, как свора собак, дерущихся за кость.

 

УИЛЬЯМ. Отмена рабства!

ЧАРЛЬЗ. Отмена рабства!

ГАРРИЕТ. Ох, Кейт, что ты натворила!

(Поспешно опускается на стул рядом с Келвином, справа).

ЭДВАРД. Вот я на кафедре постоянно поднимаю вопрос об отмене рабства.

КЭТРИН. С огромным красноречием.

УИЛЬЯМ. Значит, вы делаете крупную ошибку, сэр!

ГЕНРИ. Я не согласен с тобой, Уильям. Не согласен.

ЧАРЛЬЗ. Зато я согласен.

ЭДВАРД. А ты на чьей стороне, Хетти?

ГАРРИЕТ. Я против всего, что может вызвать конфликт, как в моем доме, так и в стране.

КЭТРИН. Гарриет!

ЭДВАРД. Тебе должно быть стыдно в этом признаваться.

ЛАЙМЕН. Довольно верно, дочь моя. Я считаю, что вопрос об отмене рабства…

УИЛЬЯМ. Я полностью согласен с Чарльзом.

ГЕНРИ. Как ты можешь это говорить?

МЭРИ. В самом деле, Эдвард, ты сбился с пути.

ЛАЙМЕН. Если вы будете так любезны и позволите мне закончить предложение…

ЭДВАРД. Мои прихожане не считают, что я сбился с пути.

УИЛЬЯМ. Недолго осталось!

ЧАРЛЬЗ. Сочтут!

ГЕНРИ. Я не согласен!

ЧАРЛЬЗ. Я обращался к Эдварду.

ГЕНРИ. Я не согласен и за Эдварда.

ГАРРИЕТ (Келвину, который явно в ужасе). Всего лишь бичеровские перепалки.

ТЕТЯ ЗЕБ (у двери в кухню). Миссис Стоу!

МЭРИ. Вы все уходите от темы.

ЧАРЛЬЗ. Кажется, мы все еще говорим об отмене рабства.

БИЧЕРЫ.

– Конечно.

– Разумеется, это так.

– Да, в самом деле.

– Да, да.

ТЕТЯ ЗЕБ. Миссис Стоу!

ГАРРИЕТ. Да, тетя Зеб, я иду – с превеликим удовольствием!

(Сбегает на кухню).

КЭТРИН. Кроме братца Эдварда, ни одному, ни одному из вас не хватает пороху поставить вопрос об отмене рабства.

УИЛЬЯМ. Потому что этот вопрос ставить не следует!

МЭРИ. Об этом и без того говорят слишком много.

ЛАЙМЕН. Куда уж больше! Слишком много болтают и обижаются.

КЭТРИН. Отец, вы приводите меня в ужас.

ГЕНРИ. Я не верю своим ушам, сэр!

УИЛЬЯМ. Чепуха, Генри! Я допускаю, что все это дело вокруг рабства можно спокойно оставить южным штатам. Плантаторы уже понимают, что рабский труд экономически невыгоден…

МЭРИ. Более чем невыгоден.

УИЛЬЯМ. Это их проблема, а не наша.

ЭДВАРД. И ты способен это говорить, зная о происшествиях на границе?

УИЛЬЯМ. Способен.

ГЕНРИ. Неужели тебя здесь не было, когда кентуккийцы переходили реку и вторгались в наш негритянский район?

ЭДВАРД. Это была вполне наша проблема, скажу я вам!

УИЛЬЯМ. Какие-то локальные волнения недостаточно значимы, чтобы…

ЭДВАРД. Это не локальные волнения. Это происходит уже везде, где рабовладельческая территория соприкасается со свободной.

ЧАРЛЬЗ. А ваши друзья-аболиционисты подбрасывают дровишек в огонь.

ЛАЙМЕН. Я согласен с Чарльзом. Аболиционисты – фанатики, безумцы, которые собираются сжечь дом, чтобы покончить с крысами.

ЭДВАРД. Под домом вы, вероятно, подразумеваете страну?

ЛАЙМЕН. Конечно!

КЭТРИН. Значит, вам больше понравится, если крысы покончат со страной.

ЛАЙМЕН. Вовсе нет. Я говорю, что…

МЭРИ. Папа всего лишь имеет в виду…

КЭТРИН. Это следует из его аргумента…

ЧАРЛЬЗ. Вовсе не следует!

ЭДВАРД. Конечно же, следует!

ЛАЙМЕН. Не груби, Эдвард.

ЭДВАРД. Я сожалею, сэр.

ЛАЙМЕН. Нет, ты не сожалеешь!

 

Эдвард и Чарльз сердито отворачиваются; Кэтрин и Мэри сидят, исполненные подавленной ярости.

 

ЧАРЛЬЗ (прерывает гнетущее молчание). Если вы спросите, что я думаю об отмене рабства…

ЭДВАРД. Никто не спрашивал вас, сэр. Никто не спрашивал!

УИЛЬЯМ. В самом деле, Эдвард…

МЭРИ. Как грубо!

ТОМАС. По моему мнению, братец Уильям должен…

ЧАРЛЬЗ. Ты слишком молод, чтобы иметь мнение.

УИЛЬЯМ. Когда мне понадобится, чтобы молокососы учили меня моим обязанностям, я…

ГЕНРИ. Лучше молокосос, чем старая кляча.

 

Снова появляется Гарриет.

 

УИЛЬЯМ. Кто старая кляча?

ЭДВАРД. Кто старая кляча?

ЧАРЛЬЗ. Ты меня имеешь в виду?

МЭРИ (с достоинством поднимается). Среди Бичеров никогда не бывало старых кляч!

 

Гарриет подходит к столу.

 

ИЗАБЕЛЛА (у младших свои раздоры). Тебе не хватает ума сидеть тихо?

ТОМАС. У меня есть право сказать, что я думаю.

ГАРРИЕТ (старается привлечь внимание в этом гаме). Папа… Папа…

ЭДВАРД. Я согласен с Кэтрин. Вы больше страшитесь общественного мнения, чем собственной совести.

УИЛЬЯМ. Ваша позиция неприемлема – абсолютно неприемлема.

ГЕНРИ. Ты никогда не сможешь убедить меня…

ЛАЙМЕН (в центр). Мы, Бичеры, должны избегать конфликта любой ценой…

ГАРРИЕТ (пытается пробиться к нему). Папа… Папа…

(Среди беспорядочных звуков).

Папа… Пожалуйста, папа… мистер Таттл…

(Внезапно наступает полная тишина, и она заканчивает).

Мистер Таттл только что появился у ворот.

ЛАЙМЕН. Кто?

МЭРИ. Мистер Таттл, папа.

КЕЛВИН. Джентльмен из прессы.

ЛАЙМЕН. Ах да… да.

(Принимает командование на себя).

Можете впустить.

 

Гарриет направляется к прихожей.

 

Нет, не ты, Гарриет. Я предпочитаю, чтобы семья оставалась вместе – и пела один из наших любимых гимнов. У мелодеона. Можете пойти вы, Келвин.

 

Келвин выходит через прихожую.

 

Чарльз, ты будешь аккомпанировать.

ЧАРЛЬЗ (садится за мелодеон). Да, сэр.

ЛАЙМЕН. Мэри… нет, не Мэри, лучше Изабелла – ты можешь переворачивать страницы.

ИЗАБЕЛЛА. Да, папа.

ЛАЙМЕН. Остальные – встаньте согласно возрасту. Кэтрин. Уильям. Эдвард. Мэри. И Гарриет – нет, Гарриет, рядом с Изабеллой, и сложи руки.

ГАРРИЕТ. Да, папа.

МЭРИ. Что нам петь?

ГАРРИЕТ. «Есть край, счастливый край, там, далеко»?

ЛАЙМЕН. Я уже выбрал гимн, дочь моя. «Старый сотый». «Старый сотый».

КЕЛВИН (за сценой). Позвольте принять ваш сюртук, мистер Таттл.

МИСТЕР ТАТТЛ (за сценой). Благодарю вас, сэр. Благодарю вас.

ЛАЙМЕН (поспешно заканчивает). Генри. Изабелла. Томас. Сюда, Томас, и положи руку на плечо Джеймса. Теперь поем… поем!

БИЧЕРЫ (поют).

«Все, кто под небом здесь живут,

Хвалу Творцу пусть вознесут,

Пусть воспоет, как Бог велик,

В любом краю любой язык…»

 

Входит Келвин с мистером Таттлом, вертлявым и экспансивным молодым человеком.

 

КЕЛВИН. Доктор…

МИСТЕР ТАТТЛ (делает ему знак). Не прерывайте…

БИЧЕРЫ. Аминь.

МИСТЕР ТАТТЛ. Очаровательно! Очаровательно! Это восхитительно!

ЛАЙМЕН (замирает с удивленным видом). Мистер Таттл! Дети, здесь мистер Таттл.

МИСТЕР ТАТТЛ. Молю вас, не вынуждайте меня прервать столь радостное событие.

ЛАЙМЕН. О, да. Это такое чувство для отца – созерцать всех своих отпрысков, собравшихся вместе…

 

Гарриет направляется к кухне.

 

Куда ты, Гарриет?

ГАРРИЕТ. Всего лишь на кухню, папа.

ЛАЙМЕН. Пожалуйста, останься на месте.

МИСТЕР ТАТТЛ. Да, останьтесь. Мы должны сделать рисунок.

ЛАЙМЕН (с пренебрежением). Рисунок! Ну что вы…

МИСТЕР ТАТТЛ. Я настаиваю, мой дорогой сэр, настаиваю.

(Зовет).

Мистер Уайчерли… Я привел с собой на всякий случай одного джентльмена, – мистер Уайчерли…

 

Вкрадчивой походкой появляется небольшой человечек. У него под мышкой доска для набросков.

 

Это мистер Уайчерли, недавно из Бостона. Гейнсборо среди молниеносных рисовальщиков.

ЛАЙМЕН (отвечая на поклон мистера Уайчерли). Ваш покорный слуга, сэр; но, в самом деле, я должен возразить…

БИЧЕРЫ.

– Вздор, папа…

– Это отличная мысль!

– Более чем отличная!

– Почему бы и нет, отец?

МИСТЕР ТАТТЛ. Подумайте, сэр. У вас есть долг перед публикой. Картина семейной любви, согревающая сердца.

БИЧЕРЫ.

– Да, папа.

– Это правда.

– Это ваш долг.

– В самом деле.

УИЛЬЯМ. Как бы вы предпочли нас расставить, мистер Таттл?

МИСТЕР ТАТТЛ. Вокруг вашего отца, думаю. С выражением любви и восхищения.

 

Мистер Уайчерли что-то шепчет ему на ухо.

 

Да… хм, да. Мистер Уайчерли опасается, что вас тут несколько многовато.

КЭТРИН. Слишком много – это все испортит.

ЭДВАРД (делает шаг к отцу). Да, слишком долго придется рисовать.

УИЛЬЯМ (также выступает вперед). Это правда. Кого бы вы оставили, мистер Таттл?

ЛАЙМЕН. Решайте сами.

МИСТЕР ТАТТЛ. Скажем… только члены семьи – как бы это сказать – представляющие наибольший интерес для публики.

 

Гарриет берет за руки Джеймса и Изабеллу и поспешно отводит их в другой конец комнаты.

 

ДЖЕЙМС. А мы что, неинтересные?

ГАРРИЕТ. Подрасти немного, милый.

МИСТЕР ТАТТЛ (расставляет группу). Доктор Бичер – на стул, пожалуйста. Мисс Кэтрин.

 

Кэтрин занимает место за стулом отца.

 

Мистер Эдвард. Мистер Уильям.

(Мэри, которая сделала шаг вперед).

Прошу прощения. Мистер Чарльз…

 

Чарльз становится рядом с Эдвардом и Уильямом, держа книгу гимнов.

 

И, миссис Стоу…

 

Просияв от гордости, Гарриет снимает передник.

 

… вы не могли бы взять в руки лампу?

 

Гарриет берет лампу со стола и направляется к группе. 

 

Для рисовальщика, миссис Стоу.

ЛАЙМЕН (когда она останавливается, слегка озадаченная). Для художника, Хетти. Для художника.

ГАРРИЕТ. Да, папа.

 

Поднимает лампу над спиной мистера Уайчерли; тот начинает делать набросок Бичеров, исполненных важности, пока опускается

 

ЗАНАВЕС

 

Сцена 2

 

Время действия – июльское утро несколько лет спустя.

Место действия – та же комната, которая в основном осталась прежней, только обивка мягкого стула теперь изношена и поблекла, стол загроможден тяжелыми томами и завален рукописями Келвина. Обеденный столик удлинен таким образом, чтобы за ним поместились восемь стульев; один из них – крупный, один – высокий детский стульчик, еще один – с подушечкой на сиденье.

По комнате разбросаны игрушки, куклы, стоит лошадка-качалка, в центре комнаты детская коляска с пологом. Ближе к краю сцены, справа, находится кресло-качалка.

За сценой, в прихожей, слышно, как поет тетя Зеб. Через некоторое время она быстро входит на сцену, несет одеяло, которое кладет в детскую коляску.

Вслед за ней входит Селестина, маленький черный бесенок, она подходит к столу справа и хватает с него игрушку.

 

ТЕТЯ ЗЕБ. Эй, Селестина – а ну-ка, положи на место! Будешь руки распускать – я тебе задам.

 

Селестина забегает позади тети Зеб, развязывает ей передник, а потом бегает вокруг стола, пока тетя Зеб, тяжело дыша, гоняется за ней.

 

Вот дрянь девчонка. Ужо я до тебя доберусь!

 

Селестина вылетает из двери, чуть не врезавшись во входящего Уильяма.

 

Ох, мистер Уильям,  – прошу прощенья. Уж не знаю, что и поделать, все этому ребенку на месте не сидится.

УИЛЬЯМ. Она это перерастет.

ТЕТЯ ЗЕБ. Ежели своих ищете, то профессор наверху, одевается в дорогу, а миссис Стоу на кухне, маленького кормит.

УИЛЬЯМ. Я только хотел предупредить – если сегодня будете гулять с малышом, не выходите за пределы верхнего города. Я слышал, что кентуккийцы целое утро переправлялись через реку…

ТЕТЯ ЗЕБ. Тс-с-с!

УИЛЬЯМ. Ищут двух беглых рабов.

ТЕТЯ ЗЕБ. Я все старалась утаить это от миссис Стоу. Всякий раз, как начинается заваруха с кентуккийцами, она с ума сходит, за детишек волнуется.

ГАРРИЕТ (за сценой, из кухни). Тетя Зеб, ты здесь?

ТЕТЯ ЗЕБ. Здесь я, миссис Стоу.

ГАРРИЕТ (входит с младенцем на руках). Я помыла маленького и уговорила съесть немного овсянки… Уильям, что ты здесь делаешь в такой час?

УИЛЬЯМ. Просто заглянул сказать, что пароход пришел, и что я раздобуду лошадь, чтобы привезти Келвина на пристань.

ГАРРИЕТ (укладывает младенца в коляску). Это так мило с твоей стороны. Он, должно быть, уже готов. Я только сбегаю наверх и…

ТЕТЯ ЗЕБ. Нет, милая моя, никуда вы не сбегаете. Вы сядете тут, а иначе свалитесь.

(Уильяму).

Она с рассвета уж на ногах.

(Гарриет).

А я вот сбегаю.

УИЛЬЯМ. Я вернусь за Келвином.

(Уходит).

ГАРРИЕТ. Спасибо, Уильям. Тетушка, ты давно видела детей? Ты знаешь, где они сейчас играют?

ТЕТЯ ЗЕБ. Ох, я только-только собиралась их сосчитать.

ГАРРИЕТ (берет колокольчик). Я за этим прослежу. Сходи и посмотри, почему профессор задерживается.

ТЕТЯ ЗЕБ. Я и так вам скажу, с чего это он задерживается. Он и думать позабыл, что ему пора уезжать.

 

Уходит в прихожую; Гарриет звонит в колокольчик, высунувшись в стеклянную дверь.

 

ГАРРИЕТ. Дети! Хетти… Элиза… Фредди… Джорджи… Гарри…

 

Вскоре прибегает Фредди. Это мальчик девяти лет, одетый в блузу, перешитую из прежнего платья его матери. За ним следует Селестина.

 

ФРЕДДИ. Ты звала меня, мама?

ГАРРИЕТ. Да, Фредди. Здравствуй, Селестина.

СЕЛЕСТИНА (приседает в книксене). Добрый денек, миссис Стоу.

ГАРРИЕТ. Ты близняшек не видел?

ФРЕДДИ. Они у дедушки, через скакалку прыгают.

ГАРРИЕТ. Джорджиана с братом?

ФРЕДДИ. Рыбачат на большом пруду. Смотрите, что они подарили нам с Топси! Головастики.

ГАРРИЕТ. Головастики!

 

Фредди ставит ведерко на стул с обивкой.

 

Только не на папин стул!

ФРЕДДИ. Забери, Топси.

ГАРРИЕТ. Милый, почему ты зовешь ее Топси? Ее имя Селестина.

СЕЛЕСТИНА. Топси, Селестина – что мне за дело, как зовут, лишь бы к столу звали!

ТЕТЯ ЗЕБ (возвращается). Отыскала я профессора, в одном ботинке и в одной тапке, заблудился в какой-то огромной книге.

КЕЛВИН (поспешно входит из прихожей, галстук развязан, волосы взъерошены, куртка не застегнута, в одном ботинке и одной тапке. Несет саквояж). Не волнуйся, Гарриет… Я вполне готов к выходу.

ГАРРИЕТ. Это вряд ли. Фредди, поищи другой папин ботинок.

(Келвину, начиная застегивать его куртку).

Ты не помнишь, что с ним сделал?

КЕЛВИН. Я… я… я, возможно, положил его в сумку, Хетти.

ГАРРИЕТ. Да, вполне возможно. Подбородок подними. – И папин гребешок.

ФРЕДДИ (приносит гребешок и ботинок). Вот. Мне тоже хотится с папой на пароход.

ГАРРИЕТ. «Хочется», Фредди. Тетя Зеб, вы отведете детей на прогулку?

ТЕТЯ ЗЕБ. Конечно, миссис Стоу.

КЕЛВИН (рассеянно кладет тапочку в карман). Мне бы тоже хотелось, чтобы ты поехал со мной, сынок, но я должен положиться на тебя, чтобы ты позаботился о матери.

ГАРРИЕТ. Мне будет так приятно и спокойно, когда ты будешь заботиться обо мне, Фредди.

ФРЕДДИ (Келвину). Можно мне взять ружье, чтобы о ней заботиться?

ГАРРИЕТ (смеется). Нет… нет.

КЕЛВИН. Что за мысль!

ФРЕДДИ. Но ведь без ружья трудно по-настоящему о ком-то заботиться.

СЕЛЕСТИНА. Ружье – это чтобы стрелять по кентуккийцам.

ТЕТЯ ЗЕБ. Ну-ка, рот закрой!

СЕЛЕСТИНА. Их сегодня в городе целая куча.

ГАРРИЕТ (быстро). Что такое?

ТЕТЯ ЗЕБ. Селестина просто глупости болтает. Ну кто тебя сотворил такой дурной девчонкой?

СЕЛЕСТИНА. Никто меня не сотворил – я сама выросла.

ФРЕДДИ. Если кентуккийцы здесь, я хотел бы на них посмотреть.

ГАРРИЕТ. Фредди!

ФРЕДДИ. Мама никогда меня не пустит.

ТЕТЯ ЗЕБ. Селестина просто шалит, милый.

(Селестине).

А ну, брысь отсюда, иначе я не так с тобой поговорю! И тебе лучше идти, Фредди.

 

Выходит через сад вместе с Селестиной.

 

КЕЛВИН. До свидания, сынок. Веди себя хорошо, пока я буду в отлучке.

ФРЕДДИ. Да, папа.

ГАРРИЕТ. Конечно, он будет вести себя хорошо. Не отходи далеко от тети Зеб, милый.

ФРЕДДИ. Не буду, мама. До свидания.

(Выходит).

КЕЛВИН. Не стоило бы мне так уезжать, Хетти, бросая тебя одну с детьми.

ГАРРИЕТ. Я буду не одна. Кейт прервала свое турне с лекциями, чтобы остаться со мной.

КЕЛВИН. И все же я чувствую…

ГАРРИЕТ. Это не увеселительная поездка. Ты едешь на восток по делам. Чтобы продать свою книгу. Чтобы найти новое место.

КЕЛВИН. Без тебя я совсем бестолков в делах, Хетти.

ГАРРИЕТ. Значит, ты должен взять себя в руки! Мы не можем так дальше жить… комитет тебе не платит… все мы сидим без денег… без одежды, почти без пищи.

КЕЛВИН. Комитет в этом не виноват.

ГАРРИЕТ. Я никого не виню – но мне надоело вечно тревожиться, вечно ходить усталой, вечно гадать, когда нам придется уже сдаться и просить милостыню.

КЕЛВИН. Я не должен был жениться на тебе, Хетти, и производить на свет детей.

ГАРРИЕТ. Келвин, ты же не собираешься снова впадать в тоску?

(Заставляя себя быть веселой).

Не гляди таким страдальцем, милый. Пройдет совсем немного времени, и ты вернешься, продашь книгу и получишь прекрасное место профессора в крупном колледже.

(Заглядывает в его сумку).

А где твоя рукопись? Я ее не вижу.

КЕЛВИН. Вообще-то, Хетти, она… ее здесь нет.

ГАРРИЕТ. Но это одна из причин твоей поездки!

КЕЛВИН. Я знаю, но…

ГАРРИЕТ. Мы рассчитываем на аванс, чтобы оплатить переезд на восток.

КЕЛВИН. Я… я думаю, она еще недостаточно готова, чтобы показывать издателям. Недостаточно. Мне нужно всего несколько недель…

ГАРРИЕТ. Ты говорил это в прошлом году – и в позапрошлом.

КЕЛВИН. Гарриет! Похоже, тебя совсем не волнует моя научная репутация.

ГАРРИЕТ. Но, Келвин…

КЕЛВИН. Я не могу позволить и не позволю вмешиваться в мои литературные дела. Прежде чем выпустить книгу, я должен сверить несколько ссылок. Я сделаю это во время поездки.

ГАРРИЕТ. Понятно. Вместо того чтобы искать места, ты зароешься в библиотеке. Мне придется присылать спасательный отряд, чтобы выкопать тебя оттуда. Почему я не вышла за человека, который был бы всего лишь пьяницей?

КЕЛВИН. Возможно, ни один из них не предлагал тебе, любовь моя.

ГАРРИЕТ. Ты прав.

КЕЛВИН (снова пришедший в хорошее расположение). О, Хетти, как мне будет тебя не хватать!

ГАРРИЕТ. Ты уверен?

КЕЛВИН. Положительно. Ты самая умная и приятная женщина среди всего круга моих знакомых.

ГАРРИЕТ. Приятно это слышать от тебя – ты так давно не любезничал со мной даже по-гречески.

КЕЛВИН. Хетти, ведь у нас шестеро детей.

 

Гарриет смеется.

 

Я не думал, что это смешно.

ГАРРИЕТ. А я вовсе не смеюсь. Я плачу.

КЕЛВИН. Ты моя лучшая на свете жена, и я люблю тебя.

ГАРРИЕТ. Если бы ты и так не был моим лучшим на свете мужем, я бы, несомненно, влюбилась в тебя.

(После паузы).

Если бы рукопись оказалась у тебя в сумке, ты мог бы позволить издателям в нее заглянуть – только чтобы их раззадорить, Келвин. Несомненно, на них произвела бы впечатление твоя великолепная первая глава.

КЕЛВИН. Я думал об этом.

ГАРРИЕТ. Ты не должен отказывать им в этом удовольствии.

КЕЛВИН. Возможно, ты права, Хетти.

 

Гарриет уже перешла половину комнаты.

 

Да, несомненно, ты права.

 

Гарриет собирает листки рукописи и несет к сумке.

 

Если они оценят эту главу, возможно, я смогу даже выговорить небольшой аванс…

 

Через дверь из прихожей появляется Кэтрин. Она стала старше и мрачнее; ее платье, от капора в форме ведерка для угля до черных перчаток, стало строже.

 

КЭТРИН. Келвин, братец Уильям ждет.

КЕЛВИН. А… что? Да, спасибо, Кейт.

ГАРРИЕТ. Келвин готов.

КЕЛВИН. Да, вполне готов. Моя шляпа… где моя шляпа?

ГАРРИЕТ. Здесь, дорогой.

КЭТРИН. Ваша сумка…

ГАРРИЕТ. А вот твой обед. Я положила достаточно, чтобы хватило на путешествие по воде. Минутку.

(Вынимает тапочку у него из кармана).

Знаешь, тебе и в самом деле будет меня не хватать!

 

Оба уходят.

 

КЭТРИН. До свидания, Келвин. Приятного путешествия!

(Оглядывается, качает головой, видя беспорядок в комнате, начинает вытирать пыль своим платком, потом рассеянно пододвигает мягкий стул к камину).

 

Гарриет снова входит, стоит, опершись на косяк двери, и смотрит. Кэтрин с виноватым видом снова двигает стул к столу.

 

ГАРРИЕТ. Ничего, Кейт. У меня не хватает сил на обиды.

КЭТРИН. У тебя и в самом деле усталый вид.

ГАРРИЕТ. Да, я устала – устала на много лет вперед.

КЭТРИН. Сядь, моя милая.

 

С горьким смешком Гарриет опускается на стул.

 

Что такое, Хетти?

ГАРРИЕТ. Я вспоминала все прекрасное, что собиралась совершить, сидя на этом стуле. Все, что хотела написать…

КЭТРИН. Что ж, ты и в самом деле писала.

ГАРРИЕТ. Я царапала – между стиркой, готовкой и возней с детьми. Но я ничего не добилась. Даже шелкового платья. Я рада, что здесь нет Генри, и он не видит меня в моей башне из слоновой кости.

КЭТРИН. Я писала тебе, что навестила Генри, когда была в прошлом месяце с лекциями в Бруклине?

ГАРРИЕТ (сразу же оживляется). Нет! У него все хорошо? Ему нравится новая церковь? Он счастлив?

КЭТРИН. У него все хорошо – и он имеет большой успех. Прихожане обожают его.

ГАРРИЕТ. Он счастлив?

КЭТРИН. Он прекрасно зарабатывает. Собственная лошадь и карета…

ГАРРИЕТ. Счастлив ли он?

КЭТРИН. Ты слишком заботишься о счастье, Гарриет. Генри свершает свой труд во имя Господа. Его считают первым в стране борцом за сухой закон.

ГАРРИЕТ. Я знаю. А ты борешься за женское образование. Эдвард – за отмену рабства. Белла – за права женщин. Чарльз и Джеймс… за что сейчас борются Чарльз и Джеймс? Наверняка гарцуют во главе какого-нибудь сражения.

КЭТРИН. По крайней мере, мы исполняем свой долг рядом со своими соратниками. Вряд ли это можешь сказать ты.

ГАРРИЕТ. Я? Что могу сделать я?

КЭТРИН. Ты можешь сделать публичное заявление, что стоишь за отмену рабства. Тебе не обмануть меня. Все эти разговоры о том, чтобы Келвин получил место профессора в Восточном университете – я вижу, что за ними стоит.

ГАРРИЕТ. Это не секрет. Всякий знает, что семинария отца разваливается. С каждым днем мы все глубже погружаемся в нужду.

КЭТРИН. Причина не в этом…

 

Вдали слышится шум толпы; Гарриет поднимается, озадаченная.

 

ГАРРИЕТ. Что там?

КЭТРИН. Всего лишь толпа, идущая к пароходу… Ты собираешься бежать, потому что боишься. Не из-за нужды, а из-за кентуккийцев.

ГАРРИЕТ. Разумеется, я боюсь. Ты разъезжаешь со своими турне. Ты не знаешь, насколько они распоясались. Мы то и дело ждем, когда их толпа переправится через реку, чтобы жечь и грабить цветные кварталы. Они притворяются, что гонятся за беглыми, но это лишь предлог, чтобы похищать свободных негров и тащить их обратно в рабство.

КЭТРИН. И ты допускаешь, чтобы этот позор продолжался! Ты ничего не делаешь, чтобы его остановить!

ГАРРИЕТ. У меня нет денег и очень мало сил. У меня есть дети, мне надо думать о них.

КЭТРИН. В мире есть и другие дети. Гарриет, ты прячешься за свою бедность, за своих детей, за все подряд и за что угодно, лишь бы не занимать позицию по вопросу рабства.

ГАРРИЕТ. Это неправда!

КЭТРИН. Да? Тогда докажи это, примкнув к аболиционистам. Встань во весь рост, чтобы на тебя можно было рассчитывать!

ГАРРИЕТ. Я против насилия. Я отказываюсь примкнуть к какой-либо группе, которая предлагает отвечать на силу силой.

КЭТРИН. Сила – единственный язык, понятный толпе.

ЭДВАРД (за сценой). Гарриет…

ТОМАС (за сценой). Сестрица Гарриет!

ГАРРИЕТ. Кто там?

 

Входит Эдвард Бичер. У него на перевязи пистолет, и он несет пакет, обернутый в газету. Томас Бичер, теперь энергичный молодой парень лет двадцати, останавливается у двери. У него в руках ружье.

 

КЭТРИН. Братец Эдвард! И Томас!

ГАРРИЕТ. Что-то не в порядке?

ТОМАС. Кентуккийцы вернулись.

ГАРРИЕТ. О!

ЭДВАРД. Они бегут, как бешеные, и жаждут крови. У тебя в печи есть огонь?

ГАРРИЕТ. Кажется, да.

КЭТРИН. Зачем вам огонь?

ЭДВАРД. Свинец растопить.

КЭТРИН. Свинец? Дайте мне.

ГАРРИЕТ. Нет! Я не дам вам отливать пули в моей кухонной печи!

ТОМАС. Но, сестра…

ЭДВАРД. Гражданский комитет призвал к оружию.

ТОМАС. Мы остановим этих негодяев! Мы их проучим.

ГАРРИЕТ. Вы сделаете только хуже. Еще ни один спор не решился пулями.

КЭТРИН. А революция?

(Уносит на кухню пакет со свинцом).

 

Из сада входит Лаймен Бичер.

 

ЛАЙМЕН. Эдвард, Томас…

ГАРРИЕТ. Отец, урезоньте их. Пусть они сложат оружие!

ЛАЙМЕН. Если они это сделают, я отрекусь от них! Время разговоров прошло. Дьявол вырвался на свободу – он рыщет по земле со своими когортами!

 

Издали слышится звук рассеянных выстрелов, приглушенный рев толпы, чей-то крик. Кэтрин возвращается.

 

Гнев Иеговы снизойдет на них! Он погубит погубителей!

ГАРРИЕТ. Фредди! Мы должны найти малыша и Фредди!

ЛАЙМЕН. Тетя Зеб позаботится о них.

КЭТРИН. Они не пойдут туда, где идут волнения.

ГАРРИЕТ (пока остальные пытаются удержать ее). Если где-то беспорядки, Фредди обязательно захочет там оказаться.

КЭТРИН. Гарриет, ты не должна…

ЛАЙМЕН. Дочь моя, я запрещаю тебе уходить!

ГАРРИЕТ. Не пытайтесь меня остановить! Пустите!

(Вырывается и убегает).

КЭТРИН. Гарриет! Гарриет! Подожди! Я попытаюсь ее догнать.

ЭДВАРД (уже собирается в путь вместе с Томасом). Мы найдем ее.

ЛАЙМЕН (кричит им вслед). Я за вами.

(Кэтрин).

Оставайся здесь. У тебя есть дело.

КЭТРИН. Но, отец…

ЛАЙМЕН. Разведи огонь. Найди железный котелок. Пули понадобятся сегодня!

ТЕТЯ ЗЕБ (за сценой). Я не виновата! Не виновата!

КЭТРИН. Это тетя Зеб. Малыш у нее…

ЛАЙМЕН. Хвала Провидению!

КЭТРИН (выходит за дверь навстречу тете Зеб). Дай мне малыша.

 

Тетя Зеб передает ребенка на руки Кэтрин, потом входит, ломая руки, в отчаянии.

 

ТЕТЯ ЗЕБ. Я не виновата!

ЛАЙМЕН. Где мальчик?

ТЕТЯ ЗЕБ. Миссис Стоу его ведет. Она встретила меня у ворот…

КЭТРИН (кричит из-за двери). Мальчик в безопасности. Хетти с ним.

ТЕТЯ ЗЕБ. Я не виновата. Я пыталась его удержать, но он хотел поглядеть на кентуккийцев.

(Почти в истерике).

И поглядел-таки! Углядел, что они творили! Ох, Господи Боже…

ЛАЙМЕН. Прекрати и расскажи, что случилось.

ТЕТЯ ЗЕБ (ее тихий голос наполнен ужасом). Старый негр бежал… кентуккийцы его поймали… поймали, прямо на глазах у Фредди…

ФРЕДДИ (за сценой, всхлипывает). Мама! Мама!

ТЕТЯ ЗЕБ. Прямо на том месте, где он стоял…

 

Входит Гарриет; Фредди цепляется за ее юбки. Видно, что Селестина стоит за стеклянной дверью, но вскоре исчезает.

 

ГАРРИЕТ. Тише, милый, тише.

ЛАЙМЕН. Дочь моя, мальчик пострадал?

ФРЕДДИ (плачет). Мама! Мама!

ГАРРИЕТ. Нет… нет, не пострадал. Просто напуган. Милый, не цепляйся так за меня… ты в безопасности. Ты дома!

ТЕТЯ ЗЕБ. У него кровь на рубашке! Кровь!

ЛАЙМЕН. Тихо!

ФРЕДДИ. Мама! Пусть она перестанет!

ГАРРИЕТ. Да, милый! Да! Папа, уведите ее отсюда.

(Кэтрин, которая вошла в комнату).

Положи маленького в кроватку.

КЭТРИН. Да, Гарриет.

ГАРРИЕТ (Фредди, пока Кэтрин уходит в прихожую с младенцем, а тетя Зеб уходит на кухню). Да… милый. Не надо дрожать. Постарайся не дрожать. Мама тебя не бросит.

(С помощью Лаймена усаживает его на стул слева).

Мама здесь, она с тобой. Тебе ничего не грозит.

(Лаймену).

Я знала, что это случится! Я всегда знала!

ЛАЙМЕН. Мальчик не ранен. Он все забудет.

ГАРРИЕТ. После того, что он увидел? Никогда… никогда! Пока здесь будут кентуккийцы, они будут напоминать…

ФРЕДДИ. Кентуккийцы!

ГАРРИЕТ. Нет, Фредди, они не причинят тебе вреда! Я им не позволю…

 

Вдали свисток парохода.

 

(Опускается на колени).

Послушай, милый, мы уедем отсюда – за сотни и сотни миль отсюда, туда, где нет никаких кентуккийцев. Понимаешь? Мы будем жить там, где ты никогда не увидишь ни одного из этих злодеев…

КЕЛВИН (за сценой). Гарриет…

(Поспешно входит, за ним следует Уильям).

Мы только что услышали…

УИЛЬЯМ. Нам сказали уже на пароходе.

КЕЛВИН. С мальчиком все в порядке?

ЛАЙМЕН. Он цел!

ГАРРИЕТ. Келвин!

КЕЛВИН. Да, милая. Я тебя не брошу. Я никуда не поеду.

ГАРРИЕТ. Ты должен поехать!

ЛАЙМЕН. Дочь моя, он, несомненно, должен остаться с тобой.

КЕЛВИН. По крайней мере, пока не пройдет опасность.

ГАРРИЕТ (поднимается и смотрит ему в лицо). Боже мой… разве ты не понимаешь, что тебе необходимо ехать?

КЕЛВИН. Но, Гарриет…

ГАРРИЕТ. Мы должны убраться из этого ужасного города – найти какое-нибудь место, где наши дети смогут играть, не попадая под ноги толпе убийц! Это твой долг, ты слышишь меня?

ЛАЙМЕН. Дочь моя, держи себя в руках! Ты уедешь, когда будет на это воля Божия.

ГАРРИЕТ (с трудом собравшись с силами). Да, отец.

(После паузы, с ужасным напряжением в голосе).

Келвин, я рассчитываю на тебя. Попади на этот пароход, поезжай на восток, найди место – каким бы бедным, каким бы ничтожным оно ни было. Ты будешь пытаться снова и снова, потому что, если у тебя не получится, знай: я забуду, что я женщина, и поеду на восток сама – стану ходить по колледжам, умолять на коленях, сделаю все, все, что угодно, чтобы обрести безопасность и покой.

(Она чувствует, что скоро впадет в истерику, и отстраняется).

А теперь, Келвин, ты должен попасть на пароход!

 

Келвин в молчании уходит. Гарриет смотрит ему вслед, потом снова оборачивается к своему ребенку и прижимает его к себе яростным защищающим движением.

 

ЗАНАВЕС

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Дом Стоу

 

Сцена 1

 

Время действия – весенний день, несколько лет спустя.

Место действия – задняя гостиная дома Стоу в Брунсвике, штат Мэн, жилая комната, приятная на вид. Окна с правой стороны смотрят в сад, наполненный весенней зеленью. У задней стены, в центре, камин. Справа от него – дверь в заднюю прихожую; дальше и левее – дверь в главную гостиную.

Видно, что семья Стоу переехала совсем недавно, коробки и тюки лежат по углам комнаты, тяжелые внутренние шторы уже подняты, а кружевные занавески еще не повешены.

Маленький письменный столик из дома в Цинциннати стоит перед окном вместе со стулом, ближе к рампе, справа. Рядом Гарриет сидит на полу, обшивая тканью кресло-бочку с полукруглой спинкой. Она делает последние стежки на подушке, покрытой знакомой тканью-шотландкой. Это третье и последнее явление материала, из которого было когда-то сделано ее платье.

Со стороны канапе из розового дерева, сзади и левее от центра, слышится таинственное постукивание.

 

ГАРРИЕТ. Я хотела привезти больше мебели, но такое расстояние…

 

Постукивание находит объяснение: Кендис Хоббс, тощая, бескомпромиссная уроженка Новой Англии, тип помощницы по хозяйству, выглядывает из-за спинки дивана, который она обивает.

 

МИССИС ХОББС. Из Цинциннати в Мэн – это да, доложу я вам! Должно быть, трудненько было ехать со всем этим молодняком.

(Исчезает, и постукивание возобновляется).

ГАРРИЕТ. Это было довольно утомительно – пароходы, поезда и дилижансы.

МИССИС ХОББС (снова появляется). А вы в положении! Удивительно, что профессор не приехал, чтобы вам помочь.

ГАРРИЕТ. Я оставила его заканчивать книгу. Он будет здесь осенью, когда начнется учебная четверть.

МИССИС ХОББС. Профессор пишет книги?

ГАРРИЕТ. Не книги, а одну книгу. Но я не возражала против путешествия. Я была так рада поехать на восток, что все остальное не имело значения. У вас есть еще такие нитки, миссис Хоббс?

МИССИС ХОББС. Вот они, здесь.

ГАРРИЕТ. Спасибо. Мистеру Стоу пришлось ждать не один год, прежде чем колледж смог выделить место для него. Знаете ли, не всегда легко найти место профессора по религиям откровения.

МИССИС ХОББС. Не сказала бы, что знаю.

ГАРРИЕТ (у окна). О, здесь так прекрасно и спокойно. Вот чего я искала все эти семь лет – покоя.

ФРЕДДИ (за сценой, из прихожей). Мама… мама…

(Он входит – симпатичный паренек, неловкий, как всякий подросток, в панталонах и короткой куртке. Картуз сдвинут на затылок).

С парохода пришло еще больше коробок и бочек.

ГАРРИЕТ. Фредди, милый, сними шапку. Это миссис Хоббс. Она будет помогать по дому.

МИССИС ХОББС. Если место подойдет. Чего не обещаю. Здрасте.

ФРЕДДИ. Здравствуйте.

(Показывает картину, которую несет).

Мама, портрет Элизы Стоу ты снова поставишь на камин?

ГАРРИЕТ. Н-н-нет, я думаю, он будет лучше смотреться… в свободной комнате.

ДЖОРДЖИ (за сценой). Мам, мама…

(Появляется вприпрыжку – это девчонка-сорванец, высокая, юная, на ней короткая юбка, белый измятый передник и длинные женские панталоны, которые сейчас сбились набок).

Тот человек не может найти шурупы для столбика кровати, и она грохнулась на него.

ГАРРИЕТ. «Упала на него», Джорджи.

ДЖОРДЖИ. Как бы там ни было, ты бы послушала, что он говорит!

ГАРРИЕТ. Иди и помоги. Нет, не ты, Джорджи. Иди ты, Фредди.

ФРЕДДИ. Да, мама.

(Выходит).

ДЖОРДЖИ. Ах, мама, переезжать – это так интересно! Мне бы хотелось, чтобы мы переезжали, и снова переезжали, и все время переезжали, а тебе?

ГАРРИЕТ. Ну, не все время.

ХЕТТИ. Мам!

ЭЛИЗА. Мама!

 

Слева появляются близнецы; это хорошенькие девушки с приятными манерами. Поскольку сегодня теплый день, на них платья с индийским рисунком, с открытыми плечами и пышными юбками. Поверх платьев – опрятные маленькие передники. Они несут небольшой сундучок из конского волоса.

 

ЭЛИЗА. Куда нам его поставить?

ГАРРИЕТ. Что там, Элиза?

ЭЛИЗА. Сундучок с одеждой, которую ты оставила…

ХЕТТИ. Когда умер маленький.

ГАРРИЕТ. Ах, да. Поставьте туда, милые.

 

Близнецы ставят сундучок.

 

ХЕТТИ. А коляска? Нести ее на чердак?

ГАРРИЕТ (со вздохом). Нет. Оставьте внизу.

ХЕТТИ. Мыло кончилось, мама, больше нечем мыть окна. Может быть, мне пойти в лавку и…

ЭЛИЗА. Сейчас моя очередь. Хетти ходила в прошлый раз.

ХЕТТИ. Что? Я не ходила!

ЭЛИЗА. Ты ходила четыре раза, а я только три.

ДЖОРДЖИ. Вот смешные, правда? Все, что им нужно – еще раз просвистеть юбками мимо мальчишки Дентонов…

ХЕТТИ. Джорджи!

ЭЛИЗА. Подумать только!

ГАРРИЕТ. Что-что сделать?

ДЖОРДЖИ. Просвистеть мимо Лоуэлла Дентона – парня, который живет за два дома отсюда. Он подстригает ограду с тех пор, как мы переехали.

ХЕТТИ. Это вовсе не так!

ЭЛИЗА. Мама, не слушай!

ДЖОРДЖИ. Ну вот… Каждый раз, когда они идут в лавку, они свистят юбками мимо него.

ХЕТТИ. А вы-то чем занимаетесь, мисс?

ЭЛИЗА. Рыщет по всей округе – а на голове воронье гнездо, и панталоны вкривь и вкось!

ДЖОРДЖИ. Неправда!

(Смотрит вниз, поправляет панталоны).

Совсем чуть-чуть.

ФРЕДДИ (снова появляется из прихожей). Мам, мама! Там, снаружи, пришел человек с кабаньей головой.

ГАРРИЕТ. С чем? Джорджи, одерни юбку. С чем он пришел?

ФРЕДДИ. С кабаньей головой. Он с хлопковой фабрики.

ГАРРИЕТ. Слава Богу! Это бочонок, в нем будет наш резервуар. Теперь у нас в доме будет вода. Скажи ему, чтобы оставил у лестницы в погреб и шел сюда.

 

Фредди выходит.

 

Джорджи, иди наверх и приведи себя в порядок. Постарайся найти платье, из которого ты еще не выросла. В этом платье слишком хорошо видны твои ноги.

ХЕТТИ. Конечности, мама.

ЭЛИЗА. Конечности!

ГАРРИЕТ. Конечности.

ДЖОРДЖ (Хетти, проходя налево и выходя). Спорим, что Лиз заполучит Лоуэлла Дентона раньше тебя!

 

Близнецы вздрагивают, как вспугнутые бабочки.

 

ЭЛИЗА. Мама! Неужели ты не собираешься что-нибудь сделать с этим ребенком? Она так ужасно себя ведет…

ХЕТТИ. Она лишает нас всяких шансов в этом городе.

ЭЛИЗА. Все будут думать, что у нас недостаточно тонкое воспитание!

ГАРРИЕТ. Я попытаюсь ее приструнить. Но не очень-то надейтесь.

МИССИС ХОББС. Раз уж сегодня банный день, лучше бы начать с того, что мыла не осталось.

ГАРРИЕТ (выглядывает из окна). Да и ограды тоже.

ЭЛИЗА. Я выхожу. Сейчас же.

(Поспешно уходит).

ХЕТТИ (явно ищет способ добраться до окна). Мама, ведь это хорошо будет, если я повешу шторы?

ГАРРИЕТ. Если хочешь, милая.

(Тоже приглядывается сквозь окно, улыбается).

Действительно, милый паренек.

МИССИС ХОББС. И семья милая. Отец у него в колледже.

ХЕТТИ (мечтательно). Профессор истории… Не знаю, о ком вы говорите.

ГАРРИЕТ. Ты вешаешь занавеску вверх тормашками.

ХЕТТИ. Какую занавеску? А…

(Умоляюще).

Мама, ты уверена, что все нужное купили в лавке? Всего хватает для ужина?

ГАРРИЕТ. Да, милая. У нас есть бекон и яйца.

МИССИС ХОББС. Канитель кончается.

ГАРРИЕТ. Что?

МИССИС ХОББС. У меня кончается канитель – для дивана этого.

ХЕТТИ. Я вам куплю, миссис Хоббс.

МИССИС ХОББС. Не стоит беспокоиться.

ХЕТТИ. Какое там беспокойство! Никакого беспокойства. Так я сбегаю в лавку.

(Вылетает наружу).

МИССИС ХОББС. Господи Боже мой!

ГАРРИЕТ. И захвати, пожалуйста, печенья. Хетти, печенья! Хетти… уже ушла!

МИССИС ХОББС. Усвистала!

 

Длинный тощий янки появляется в открытых дверях из прихожей справа, поворачивается и стучит по панели.

 

ДЖЕРУША. Я вам нужен, миссис Стоу?

ГАРРИЕТ. Что? Кто это?

МИССИС ХОББС. Это Джеруша Пантри. Привет, Джеруша, это насчет резервуара.

ГАРРИЕТ. Вот как, мистер Пантри – я думала, вы почтальон.

ДЖЕРУША. Это одна из моих профессий. Привет, Кендис. Еще я начальник станции и городской пристав.

(Кендис).

Как поживаете?

МИССИС ХОББС. То так, то сяк. Как Мальвина?

ДЖЕРУША. Все еще чахнет. Опять с коленом что-то.

МИССИС ХОББС. Я думала, с лопаткой.

ДЖЕРУША. Прошлой ночью все переменилось…

(Окидывает комнату критическим взглядом).

Ого! А вы здесь разбираетесь.

ГАРРИЕТ. Пытаемся. Но, пока не будет резервуара, у нас нет ни капли воды.

ДЖЕРУША. Там колонка на улице.

ГАРРИЕТ. Я предпочитаю воду в доме.

ДЖЕРУША. Бывает. Похоже, удобное кресло вы тут мастерите.

(Пробует).

Ох, да, и правда удобное. Но иные считают, что вода в доме – это нездорово. Тут, как вы сказали бы, есть две философские школы.

ГАРРИЕТ. Школы не школы, а мне нужен в погребе резервуар – и я собираюсь его туда поставить!

ФРЕДДИ (входит, неся еще пакеты). Тот человек поднял кровать. Но планки не подходят.

ГАРРИЕТ. Миссис Хоббс, будьте любезны, проследите за этим, пока я покажу мистеру Пантри…

ДЖЕРУША. Не спешите с этим, миссис Стоу. Не спешите…

ГАРРИЕТ (пока миссис Хоббс уходит в левую кулису). Но поспешить нужно. Придет человек, чтобы поставить насос и раковину.

 

Джорджи врывается из прихожей.

 

ДЖОРДЖИ. Мам, там на дороге паровоз идет, через квартал. Я посмотрю…

ГАРРИЕТ. Джорджи! Шляпка…

ДЖОРДЖИ (вылезает через окно). Поезд ждать не будет!

(Исчезает).

ДЖЕРУША. Подождет.

(Лениво поднимается, проходит к двери в прихожую).

Подождет, а я пока спущусь и откину рукоятку.

ГАРРИЕТ. Но, мистер Пантри…

ДЖЕРУША. Вы за кабанью голову не беспокойтесь, миссис Стоу. Вы ее так и так в погреб не спустите. Она на два фута шире, чем дверь в погреб.

(Уходит).

 

Гарриет опускается в кресло-бочку со вздохом, полным разочарования и раздражения.

 

ФРЕДДИ. Мама, с тобой все в порядке?

ГАРРИЕТ. Вполне, спасибо.

ФРЕДДИ. Принести тебе стакан воды?

ГАРРИЕТ. Мне бы не пришло в голову попросить воды.

(С внезапной решимостью).

Но мне понадобится молоток! Фредди, принеси мне большой молоток.

ФРЕДДИ. Что ты собираешься делать с молотком?

ГАРРИЕТ. Я собираюсь сбить обручи с кабаньей головы и протолкнуть ее через дверь погреба.

(Энергично садится на раму и, прошуршав юбками, рывком вылезает в окно).

И пусть никто не говорит, что я не смогу!

ФРЕДДИ. Да, мама…

(Уходит через прихожую).

ЭЛИЗА (за сценой, из прихожей). Прошу вас, не утруждайте себя, мистер Дентон. Я справлюсь…

 

Входит Элиза, опираясь на руку Лоуэлла Дентона, красивого молодого человека, примерно ее ровесника. Она преувеличенно хромает.

 

Ее здесь нет! О!

ЛОУЭЛЛ (пока Элиза наполовину теряет сознание). О, мисс Элиза, не падайте в обморок – пожалуйста, не падайте!

ЭЛИЗА (наполовину приходя в себя). Мне жаль, что я такая глупая.

ЛОУЭЛЛ. Вы вовсе не глупая, мисс Элиза. Вот… садитесь сюда.

(Устраивает ее на диване).

Я поищу вашу мать.

ЭЛИЗА. О, мистер Дентон, не оставляйте меня. Я чувствую себя слегка…

(Обмахивается рукой).

Вы найдете нюхательную соль в этой корзинке.

ЛОУЭЛЛ (приносит ей флакон). Вот, мисс Элиза. Позвольте, я подержу. Вот так… вам лучше?

ЭЛИЗА. Гораздо лучше, благодарю вас. О, мистер Дентон, вы так добры.

ЛОУЭЛЛ. Я рад, что оказался рядом и смог вам помочь.

ЭЛИЗА. Я тоже.

ЛОУЭЛЛ. И я тоже. Подумать только, такое совпадение – я как раз подстригал ограду.

ЭЛИЗА. Действительно?

ЛОУЭЛЛ (садится рядом с ней на диван). Я наблюдал, как вы проходите мимо, весь день. Четырнадцать раз…

ЭЛИЗА. Нет, не четырнадцать!

ЛОУЭЛЛ. М-м. Я считал. Семь туда – семь обратно.

ЭЛИЗА. Но это была моя… А, да… да… конечно.

ЛОУЭЛЛ. Когда увидишь, что юная леди четырнадцать раз прошла мимо, кажется, что ты с ней уже знаком.

ЭЛИЗА (томно). Правда?

ЛОУЭЛЛ. Да.

(Внезапно смутившись, приподнимается).

Позвольте принести вам подушку.

ЭЛИЗА. Прошу вас, не утруждайте себя.

 

Лоуэлл начинает снова садиться.

 

Вон там есть…

 

Лоуэлл идет за подушкой, которая лежит на стуле у двери в прихожую; лицом к лицу сталкивается с Хетти, которая входит быстрым шагом. Ошарашенный, юноша чуть не падает. Он поворачивается, смотрит на Элизу, обнаруживает ее на прежнем месте, и снова оглядывается на Хетти.

 

ХЕТТИ. А… здравствуйте.

ЭЛИЗА (смущенная, говорит с трудом). Это моя сестра Хетти, мистер Дентон. Хетти, это мистер Дентон… моя сестра-близнец, Хетти. Мы близнецы.

ХЕТТИ. Здравствуйте.

ЛОУЭЛЛ. Здравствуйте.

ЭЛИЗА. Мистер Дентон как раз случайно подстригал ограду, когда я случайно оступилась на мостовой.

ЛОУЭЛЛ. А я как раз подстригал ограду. Вот какое совпадение.

ЭЛИЗА (весело). В самом деле!

ХЕТТИ. В мамином рассказе было еще и не такое совпадение.

ЛОУЭЛЛ. Прошу прощения?

ХЕТТИ (пробирается, чтобы сесть рядом с сестрой). Мамин рассказ, на прошлой неделе, в «Новой эре». Там про юную леди, которой удалось познакомиться с незнакомым джентльменом, когда она совершенно случайно подвернула ногу.

ЭЛИЗА. Разве не совпадение?

ЛОУЭЛЛ. И в самом деле!

(Пытается засмеяться, но голос его срывается, когда он видит, что Хетти совсем не смешно. Девушки, потеснившись, сдвигают юбки в стороны, чтобы освободить ему место. Он подходит и садится между ними).

В любом случае, я рад узнать, что ваша мать пишет в «Эру». Значит, вы за отмену рабства.

ЭЛИЗА. О, да. Мы за отмену рабства – и мы пресвитерианцы.

ЛОУЭЛЛ. Мы тоже пресвитерианцы. У меня дядя служка.

ХЕТТИ. А у нас – дедушка, и папа, и шестеро дядьев служки.

ЛОУЭЛЛ. Вот это да!

(С внезапным беспокойством).

Старой школы или новой?

ЭЛИЗА. Новой школы, разумеется.

ЛОУЭЛЛ. Тогда все в порядке.

 

Все вздыхают с облегчением, но на горизонте маячит новое облако.

 

Вы за отмену по закону или за отмену путем выкупа?

ХЕТТИ. Путем выкупа.

ЭЛИЗА. Путем выкупа.

ЛОУЭЛЛ (трагическим голосом). А мы за отмену по закону.

ХЕТТИ. Что ж… Мама и папа еще не совсем определились…

ЭЛИЗА. Мама может передумать.

ХЕТТИ. А наш дядя Эдвард… (оглядывается вокруг, таинственным шепотом) – держит станцию на подпольной железной дороге.

ЭЛИЗА. По ней перемещают беглых рабов.

ЛОУЭЛЛ. Кому вы это говорите! У нас тоже станция.

ХЕТТИ. Разве это не мило!

 

Через прихожую входят Джорджи и Гарриет. Голова Гарриет обернута полотенцем; у Джорджи растрепаны волосы, передник порван, панталоны свисают в руке.

 

ДЖОРДЖИ. Я не могла иначе, мама. Должна же я была побить этого ирландца. Он сказал, что я, наверное, индейка, раз с индейской территории.

ХЕТТИ. Мама!

ЭЛИЗА. Мистер Дентон нанес нам визит.

ГАРРИЕТ. Здравствуйте. Извините, не могу пожать вам руку, но я разбиваю на части кабанью голову. Это Джорджиана – нет, только не смотрите на нее. Джорджи, беги наверх, милая, и надень пан…

ХЕТТИ. Мама!

ЭЛИЗА. Мама!

ГАРРИЕТ. В общем, беги наверх.

ДЖОРДЖИ. Ладно.

(Лоуэллу).

Держу пари, что знаю, которая из них вас заполучила.

(Выходит, размахивая панталонами).

Это была Лиз.

ЭЛИЗА. Мама!

ГАРРИЕТ. Да, милая. Я знаю. Я так рада, что вы зашли, мистер…

ЛОУЭЛЛ. Дентон. Мое имя Лоуэлл.

ГАРРИЕТ. Лоуэлл. Именно вас-то нам и надо, чтобы помочь нам двигать мебель.

 

Вздох со стороны девушек.

 

О, я уверена, что Лоуэлл не станет возражать.

ЛОУЭЛЛ. Конечно же, нет.

ГАРРИЕТ. Тогда, если вы подвинете этот диван вон туда, мы с девочками можем сдвинуть это кресло.

ЭЛИЗА (пока они двигают мебель). Мы пытались это сделать в каждой комнате этого дома.

ЛОУЭЛЛ. Моя мама тоже всегда двигает мебель.

ГАРРИЕТ (видит знаки от Элизы). Что, Элиза? О…

(Убирает полотенце с головы).

ЛОУЭЛЛ. Вот сюда, миссис Стоу?

ГАРРИЕТ. Чуть-чуть левее. Вот. Идеально, правда, девочки?

ХЕТТИ (не спуская глаз с Лоуэлла). Идеально, мама.

ЭЛИЗА. Очень мило, мама.

ГАРРИЕТ (с веселой улыбкой переводит взгляд с девушек на Лоуэлла). Теперь вы уже для нас – все равно что своя семья, так что… у нас на ужин нет ничего, кроме яиц и бекона, но, если вы любите яйца, а ваши родители могут отпустить вас…

ЭЛИЗА. Его папы и мамы сейчас нет в городе…

ЛОУЭЛЛ. Мне очень нравятся яйца. И знаете что, мама оставила половину окорока. Я могу ее принести. А в саду у нас есть салат… и много редиса.

ГАРРИЕТ. Хорошо. Скажи миссис Хоббс, Хетти.

ХЕТТИ. Да, мама.

(Лоуэллу).

Тогда я помогу вам собрать редис.

ЭЛИЗА. И я тоже.

ХЕТТИ. Может быть, ты дашь отдохнуть своей бедной ножке, милая?

ЭЛИЗА. О, она совершенно поправилась. Сюда, Лоуэлл…

(Рысцой удаляется в левую кулису, за ней следует Лоуэлл).

ХЕТТИ. Мама, приведи себя в порядок, ты же леди.

(Удаляется через дверь в прихожую).

ГАРРИЕТ. Трудная задача – но я постараюсь.

(Оглядывает себя).

Ц-ц-ц! И правда, позорище!

 

Пока она снимает передник, раздается громкий голос Генри из передней прихожей.

 

ГЕНРИ (за сценой). Гарриет! Где ты?

ДЖОРДЖИ (за сценой). Мама! Мама!

ГЕНРИ (за сценой). Сестрица Гарриет!

ДЖОРДЖИ (вбегает, вне себя от волнения). Дядя Генри здесь!

ГАРРИЕТ. Генри…

 

Генри не просто входит, а практически вступает. За прошедшие годы он отяжелел, обрел достоинство, начинающее граничить с напыщенностью. Он все еще гладко выбрит, но отрастил длинные волосы и откидывает их со лба за уши, довольно театрально. Одет он в уже знакомый плащ и черную шляпу с широкими полями.

 

ГЕНРИ. Гарриет, дорогая моя!

 

Гарриет бросается к нему.

 

Я читал лекции в Бостоне. Не мог устоять перед искушением забежать к тебе…

ГАРРИЕТ. Разумеется!

ГЕНРИ. Хотя и всего на несколько часов.

ГАРРИЕТ. Нет, нет – ты должен остаться. Джорджи, скажи рабочим, что могут идти домой. Я не могу сейчас с ними возиться. И разыщи девочек.

ДЖОРДЖИ. Да, мама.

(Уходит налево).

ГАРРИЕТ. Но сначала прикрой свои… конечности. Генри, дай мне наглядеться на тебя, каким ты стал красивым. Сколько достоинства!

ГЕНРИ. Брось, Гарриет!

ГАРРИЕТ (помогает ему снять инвернесс[3]). И благополучия. Шелк и тонкое сукно! И ты знаменит! Даже здесь во все газеты попала твоя новая церковь. Там действительно помещается три тысячи сидений?

ГЕНРИ. Вместе с теми, кто стоит в проходах – каждое воскресенье. Моя кафедра в центре на помосте. Я вижу каждого.

ГАРРИЕТ (в ее глазах прыгают чертики). И каждый видит тебя.

ГЕНРИ. Э… да. А как у тебя, Гарриет? Ты писала, что Келвин все еще в Цинциннати.

ГАРРИЕТ. Заканчивает свою книгу.

ГЕНРИ. Я думал, она уже закончена.

ГАРРИЕТ. Я тоже. Генри, я так рада, что ты здесь!

ГЕНРИ. Милая сестра.

 

Рука об руку, они идут к дивану.

 

Где Кэтрин? Почему она тебе не помогает?

ГАРРИЕТ. Кейт в Хартфорде, вычитывает гранки «Истинного средства для исцеления женских обид». Сядь сюда. Надеюсь, здесь нет иголки.

ГЕНРИ. А как насчет книг, которые собиралась писать ты?

ГАРРИЕТ. Неужели когда-то я была такой оптимисткой?

ГЕНРИ. Когда-то ты верила в себя.

ГАРРИЕТ. Я была молода.

ГЕНРИ. Не хочешь ли сказать, что сейчас ты старуха?

ГАРРИЕТ. Хуже, чем старуха. Я женщина средних лет. Не жалей меня! Я очень счастливая женщина. Правда! Счастлива, как всякая женщина, муж которой спит с «Божественной комедией» под подушкой.

(Тихо смеется).

Она выскальзывает, Генри! Выскальзывает!

ГЕНРИ. Тебе не сбить меня с толку, Гарриет. Я не позволю тебе менять тему.

ГАРРИЕТ. Да ты не лучше моего редактора. Он вечно ворчит…

МИССИС ХОББС (входит справа, держа зажженную лампу). Простите, миссис Стоу, но вы как к треске относитесь?

ГАРРИЕТ. К треске?

(Представляет их друг другу).

Миссис Хоббс – мой брат, мистер Бичер. Мне следует как-то относиться к треске?

МИССИС ХОББС. Конечно, треска – это завтрак, но…

(Кивает Генри).

Здрасте. Я в том смысле, что, если будет больше народу, треску можно растянуть на всех.

ГАРРИЕТ. Готовьте, что пожелаете, миссис Хоббс. Яйца, рыбу…

МИССИС ХОББС. Да, мэм. Это для меня честь – с вами встретиться, достопочтенный.

(Собирается уходить).

С яйцами тут не очень, но с треской не промахнешься.

ГАРРИЕТ. И ты спрашиваешь, почему я не пишу книгу…

ГЕНРИ. Я запираюсь в своем кабинете каждый день – и никому не позволяю себя тревожить. Над чем это ты смеешься?

ГАРРИЕТ. Похоже, что над тобой. Не будь слишком благополучным, Генри. Не надо становиться гладким и самодовольным.

(Быстро, после его раздраженного жеста).

Извини, милый. Я только и слышу о твоей популярности, о твоем успехе. Иногда меня это пугает.

ГЕНРИ. Тебе не нужно бояться за меня, Гарриет. Из слуг Всевышнего твой брат – самый скромный, самый неприметный, самый…

(С внезапным увлечением).

Ты слышала о моем аукционе?

ГАРРИЕТ. О продаже рабов? Да.

ГЕНРИ. Аукцион в церкви. Вообрази! Это было… неописуемо!

ГАРРИЕТ (с сухим юмором). По-моему, газеты справились неплохо.

ГЕНРИ. И наполовину не сумели. Только представь! Утонченная юная невольница – прекрасные глаза, прекрасные волосы, прекрасная фигура… (опомнившись) – и убежденная христианка стоит с умоляющим видом перед прихожанами…

ГАРРИЕТ. Разве она не отвлекала внимание прихожан?

ГЕНРИ. От чего?

ГАРРИЕТ. От кафедры, Генри.

ГЕНРИ. Всего на мгновение…

(Округляет глаза).

Гарриет!

ГАРРИЕТ. Я знаю. Это было не слишком мило с моей стороны. И ты чудесно справился. Собрал тысячу долларов, не так ли?

ГЕРРИ. Восемьсот. С лихвой хватило, чтобы выкупить ее на свободу.

(Снова приходит в экстаз).

Суровые мужчины плакали, женщины доходили до истерики. Срывали кольца и браслеты. Бросали их на помост. В следующее воскресенье церковь была заполнена до отказа. До отказа!

(Садится на стул слева).

После этого я выкупил еще четырех невольниц.

ГАРРИЕТ. И все были прекрасны.

ГЕНРИ. Все. В особенности последняя. Она…

(Внезапно).

Чего хочет твой редактор?

ГАРРИЕТ. Мой…

ГЕНРИ. Редактор. Ты говоришь, он на тебя ворчит.

ГАРРИЕТ. Ах, да… да. Он хочет серию из трех частей – историю по поводу отмены рабства, которая изображала бы его пороки.

ГЕНРИ. Крепкая идея! Ты уже начала писать?

ГАРРИЕТ. Нет! Я собираюсь выбросить из головы вопрос о рабстве. В Огайо я никак не могла об этом забыть. Этот ужас находился там, у меня перед глазами, каждую минуту. Теперь это в прошлом. Я спаслась.

ГЕНРИ. Итак, ты надеешься решить проблему, закрыв на нее глаза…

ГАРРИЕТ. Решать ее не входит в мои обязанности. У нас есть государственные мужи в Вашингтоне…

ГЕНРИ. Уже нет! Они превратились в политиков, потакающих массам, в охотников за голосами.

ГАРРИЕТ (улыбается). Помнишь папину молитву? «Господи, помоги нам не питать презрения к властям нашим, и помоги им действовать так, чтобы для нас это было возможно».

ГЕНРИ. Сейчас не время для юмора, Гарриет. Пока ты и тысячи таких, как ты, уклоняются от своих обязанностей, вмешивается Конгресс, он мутит воду и все ухудшает – продает штаты и территории, пропихивает законы вроде последнего гнусного акта.

ГАРРИЕТ. Закона о беглых рабах?

ГЕНРИ. Закона, который обращает в бегство американские приличия и честь! Подумай, что он делает с правами человека; не только с рабами, но и с тобой, и со мной, и с каждым человеком на улице! Если я позволю замерзающему негру поспать в своем амбаре, если я дам ему хоть корку хлеба – я преступник!

ГАРРИЕТ. Этот акт никогда не пройдет. Власти спустят его на тормозах.

ГЕНРИ. Читай газеты! Охотники за рабами уже похищают своих жертв в Бостоне и Филадельфии.

ГАРРИЕТ. А толпа их выручает, едва их похитят.

ГЕНРИ. Это правда. Поэтому губернатор грозит созвать ополчение, чтобы защищать похитителей.

ГАРРИЕТ (в ужасе). Нет!

ГЕНРИ. Американцам будет приказано стрелять в других американцев, потому что мудрые и почтенные судьи объявили, что рабство гарантировано конституцией!

ГАРРИЕТ. Они считают, что смогут запугать нас и подчинить подобному закону!

(В гневе поднимается).

За кого они нас принимают?

 

У двери справа появляется Джеруша Пантри.

 

ГЕНРИ. Мы должны им показать. Мы должны прямо выступить за освобождение рабов.

ДЖЕРУША. Нет, достопочтенный, я с вами не согласен.

ГАРРИЕТ (поворачивается, озадаченная). Мистер Пантри! Это… это мой брат, мистер…

ДЖЕРУША. Бичер. Я видел, как он с поезда сходил. По волосам узнал. Я вот что скажу насчет освобождения рабов: рабы – это собственность, а собственность трогать нельзя.

ГАРРИЕТ. Мистер Пантри, вы когда-нибудь видели раба?

ДЖЕРУША. Этого не скажу. То есть, не в рабском виде.

ГАРРИЕТ. Тогда вы не знаете. Я жила в приграничном штате. Я знаю, что такое рабство.

ДЖЕРУША. Но надо же смотреть на это дело со всех сторон. Отмена рабства – она же не

только Юг заденет. Возьмем моего брата – у него хлопковая фабрика на дороге в Линн. Если рабов отпустят, кто будет таскать хлопок на его фабрику? Придется платить белым, чтобы они этим занимались. Цена на хлопок взлетит до небес, и вы обесцените его собственность.

МИССИС ХОББС (входит с зажженной лампой). Джеруша, солнце уже садится. Если не начнешь зажигать фонари, городское собрание снова будет жаловаться.

(Уходит влево).

ДЖЕРУША. Сейчас начну. Я только объяснял достопочтенному и миссис Стоу насчет отмены рабства.

(Гарриет).

Тут ничего не попишешь. Рабы – это собственность. А собственность священна.

(Уходит).

ГЕНРИ. И они винят юг! На каждого рабовладельца приходится десять таких вот северян. Эгоистичные, жадные…

ГАРРИЕТ. Всего лишь слепые. Они не знают, что такое рабство. Потому что это так далеко, и они не могут представить картину зла, которое берутся защищать.

ГЕНРИ. Тогда ты должна нарисовать эту картину для них.

ГАРРИЕТ. Я не смею. Я боюсь того, что это может сотворить со мной. В этой теме есть что-то коварное. Она настолько мрачна и ужасна, что каждого, кто соприкоснется с ней, доводит до какого-то безумия.

(Внезапно, исповедальным тоном).

Я пыталась писать, Генри. В церкви мне пришла одна мысль. Я говорю – мысль, но это была скорее картина – сцена, которая разворачивалась у меня перед глазами. Старый седой раб – очень кроткий, очень набожный – которого забивали до смерти по приказу надсмотрщика. Кажется, мне было известно даже имя надсмотрщика – Саймон Легри.

(Содрогается).

Ужасный человек. Когда я добралась до дома, эта картина была все еще такой живой, что я, можно сказать, обречена была записать ее.

(Открывает бювар, показывает несколько квадратиков коричневой бумаги).

В доме не было бумаги. Я пользовалась оберткой из бакалейной лавки.

ГЕНРИ (заглядывает ей через плечо). «Смерть дяди Тома».

ГАРРИЕТ. Не пытайся читать. Это всего лишь примерный набросок, и все это слишком мучительно… слишком сильно терзает. Я написала письмо своему редактору, изложила все причины и отказалась принимать этот заказ.

ГЕНРИ. Ты должна порвать письмо.

ГАРРИЕТ. Нет.

ГЕНРИ. Тогда не посылай его. По крайней мере, пока не обдумаешь все как следует.

ГАРРИЕТ. Я уже обдумала – бессонными ночами, одна за другой! Я никогда не была создана для того, чтобы сражаться со всем миром, Генри. Меня слишком беспокоит, что говорят обо мне люди. Я боюсь их дурного мнения. Если бы мне вдруг пришлось оказаться перед публикой, которая меня осуждает, я бы, наверное, умерла.

ДЖОРДЖИ (вбегает из прихожей). Мам… мама!

ГАРРИЕТ. Тише, Джорджи. Что там?

ДЖОРДЖИ. Лоуэлл Дентон здесь, и… ох, мама, как, по-твоему…

ЭЛИЗА (поспешно входит вместе с Хетти). Джорджи, успокойся, я все объясню.

ГАРРИЕТ. В чем дело? Что случилось?

ЭЛИЗА. Лоуэлл не хотел приводить ее, но…

ДЖОРДЖИ. Мы сказали, что ты, конечно же, примешь ее.

ГАРРИЕТ. Ее? Кого приму?

 

Входят Лоуэлл и Фредди, которые наполовину ведут, наполовину подталкивают фигуру в порыжелом черном плаще и шляпе.

 

ХЕТТИ. Она искала мистера и миссис Дентон, но они в отъезде.

ДЖОРДЖИ. И мы привели ее сюда.

ЛОУЭЛЛ. Простите, миссис Стоу. Но…

(Сьюки).

Все хорошо.

ФРЕДДИ (увещевая). Мы тебя не обидим.

ЛОУЭЛЛ (все еще обращается к Гарриет). Нам больше некуда было ее вести.

ФРЕДДИ. Пожалуйста, мама – помоги нам. Она так напугана.

ГАРРИЕТ (озадачена). Кто она?

СЬЮКИ. Отпустите меня! Я уйти хочу!

(Ее шляпка сбивается, и открывается ее лицо – коричневое, напряженное, бледное от ужаса).

ФРЕДДИ. Она…

ГАРРИЕТ. Понимаю. Шторы, Генри. Закрой дверь, Фредди.

 

Генри и Джорджи переходят через комнату и задергивают шторы на окнах. Фредди закрывает дверь. Гарриет подходит к негритянке.

 

Заходи.

ЭЛИЗА. Ее зовут Сьюки.

ГАРРИЕТ. Заходи, Сьюки.

СЬЮКИ. Нет… нет! Вы не мистер Дентон… мне сказали искать мистера Дентона.

ГАРРИЕТ. Мистера Дентона здесь нет. Но мы твои друзья. Мы аболиционисты.

(Как будто успокаивая испуганное животное).

Ты здесь в безопасности, Сьюки – в безопасности. Мы позаботимся о тебе. Мы не позволим причинить тебе вред.

СЬЮКИ (видит, как Генри возвращается от окна, съеживается). Этот человек!

ГАРРИЕТ. Не пугайся – это всего лишь мой брат.

ГЕНРИ. Я тоже твой друг, Сьюки.

ГАРРИЕТ. Элиза, принеси нюхательную соль. Хетти, взбей яйцо с молоком.

(Они с Фредди устраивают Сьюки на диване).

Вот сюда, Сьюки – давай, я сниму с тебя шляпку.

СЬЮКИ. Нет…

ГАРРИЕТ. Я не заберу ее.

(Взбивает подушечку).

Вот видишь. Я буду сидеть рядом с тобой. Ложись, закрой глаза и постарайся отдохнуть.

ГЕНРИ (Лоуэллу). Как она сюда попала?

ЛОУЭЛЛ. На прибрежной шхуне из Саванны, сэр. Капитан перевозит одного-двух с каждой поездкой.

ФРЕДДИ. Отец Лоуэлла содержит станцию на подпольной железной дороге.

ГАРРИЕТ. Не волнуйся, Сьюки, мой брат поможет тебе выбраться.

ГЕНРИ. Где следующая станция?

ЛОУЭЛЛ. Ферма Рэндалла под Льюистоном. Но вы уверены, что рискнете? Они поймали доктора Уилларда с сыном и посадили в тюрьму.

СЬЮКИ. В тюрьму!

ГАРРИЕТ (пока та пытается подняться на ноги). Тише, тише…

СЬЮКИ. Он про тюрьму сказал…

ГАРРИЕТ. С тобой ничего не случится.

ГЕНРИ. Где платная конюшня?

ЛОУЭЛЛ. Вниз по улице, сэр.

ДЖОРДЖИ. Я покажу, дядя Генри.

 

Все трое поспешно уходят. Возвращается Хетти со стаканом.

 

ХЕТТИ. Я положила два яйца, мама.

ГАРРИЕТ. Хорошо. И скажи мисс Хоббс, что будет еще один человек к ужину. Элиза, проследи, чтобы никто сюда не зашел.

ЭЛИЗА. Да, мама.

 

Они с Хетти выходят.

 

ФРЕДДИ (несет стакан к дивану). Давай подержу. Не бойся…

 

Сьюки хватает стакан, залпом глотает молоко.

 

ГАРРИЕТ. Не так быстро, Сьюки, тебе станет плохо.

ФРЕДДИ. Понемножку…

ГАРРИЕТ. Пока хватит. Принеси шаль.

ФРЕДДИ. Вот…

(Накидывает шаль на плечи Сьюки. Та ощупывает ее с удивлением).

ГАРРИЕТ. Что такое, Сьюки?

СЬЮКИ. Моя старая миссис… у ней такая шаль была.

ГАРРИЕТ. Вот как, Сьюки?

СЬЮКИ. Совсем такая же. Когда она померла… ее в той шали схоронили. Схоронили ее… а негров продали. Мужа моего продали… меня продали… детей моих продали… и маленького моего продали…

ГАРРИЕТ. О…

СЬЮКИ. Маленького моего… еще грудного…

 

Фредди отворачивается, пряча слезы. Гарриет кладет руку на руку Сьюки.

 

ГАРРИЕТ. Когда доберешься до Канады, ты сможешь найти работу. Сможешь заработать, чтобы выкупить своих детей.

СЬЮКИ (мотает головой, медленно и тяжело). Все они разбросаны. Разбросаны и проданы… разбросаны и проданы…

ФРЕДДИ. Мама…

ДЖЕРУША (за сценой, слева). Сюда, Хейли.

ЭЛИЗА (за сценой). Нет! Нет! Вы не можете сюда войти. Мама!

ДЖЕРУША (за сценой). Полегче, мисс.

СЬЮКИ (поднимается с воплем). Охотники!

(Бежит за диван; прячется).

ГАРРИЕТ. Тихо!

 

Входит Джеруша с Элизой. Хейли, типичный южный «охотник за рабами», следует за ними по пятам.

 

ЭЛИЗА. Мама, я старалась их не пустить!

ГАРРИЕТ. Извините, мистер Пантри, я не могу сейчас вас принять.

ДЖЕРУША. Я к вам не на прием, миссис Стоу.

ХЕЙЛИ. Мы пришли за вашей черномазой подружкой.

ГАРРИЕТ. Должно быть, здесь какая-то ошибка.

ДЖЕРУША. Нет толку, миссис Стоу. Пришло предупреждение из Саванны – за хозяйством Дентонов уж два дня как следили. 

СЬЮКИ. Он поймал меня! Поймал меня! Он потащит меня обратно!

ФРЕДДИ. Вы не можете ее забрать! Я не позволю!

ГАРРИЕТ. Тише, Фредди!

СЬЮКИ. Не позволяйте ему! Не позволяйте!

ГАРРИЕТ. Нет, Сьюки, нет.

 

Слева поспешно входит Генри.

 

Генри, этот человек собирается…

ГЕНРИ. Я знаю.

СЬЮКИ. Они меня бить будут… масса меня бить будет!

ФРЕДДИ (в муке). Нет… нет… мама…

ГАРРИЕТ. Ничего, Фредди. Генри…

ГЕНРИ. Да, Гарриет.

(Хейли).

Я знаю, вам платят вознаграждение за каждого пойманного. Мы могли бы предложить вам такую же сумму – или несколько больше.

ХЕЙЛИ. Взятка! Не будь вы достопочтенный, я бы вам задал!

СЬЮКИ. Они меня кнутом… они меня убьют.

ГАРРИЕТ. Не трогайте ее!

ДЖЕРУША. Что ж, миссис Стоу, я всего лишь исполняю свой долг.

ГАРРИЕТ. Долг палача.

ДЖЕРУША. На моей стороне закон.

ГАРРИЕТ. Еще посмотрим насчет закона. Мы наймем адвоката, доведем дело до суда.

ДЖЕРУША. Нет у ней прав в суде.

ХЕЙЛИ. Суды – это для людей.

ДЖЕРУША. По закону она собственность. Повезет вам, если сами в суд не угодите. Вас обоих можно в тюрьму бросить за то, что вы уже натворили. С вас можно взять штраф, все, что у вас есть, до последнего цента, и на три-четыре года – в тюрьму.

ЭЛИЗА. О!

ГАРРИЕТ. Генри!

ГЕНРИ. Боюсь, что мы бессильны, Гарриет.

ГАРРИЕТ. Я не верю!

(Всхлипывающей Сьюки).

Не пугайся. Обещаю, мы никогда не дадим тебе вернуться в рабство.

(К ней приходит внезапная мысль).

Генри… твоя церковь…

ГЕНРИ. Но, Гарриет…

ГАРРИЕТ. Они выкупят тебя. Ты понимаешь, Сьюки? Прихожане моего брата выкупят тебя на свободу.

ГЕНРИ (подходит к ней). Гарриет, подожди! Я не смею требовать слишком многого от своих прихожан.

ГАРРИЕТ. Почему ты не скажешь все прямо, Генри?

ГЕНРИ. Мои аукционы… их не следует повторять слишком часто.

ГАРРИЕТ. Почему не скажешь прямо? Она не молода. И не красива.

ГЕНРИ. Это нечестно! Мы уже выкупили пятерых рабынь…

ГАРРИЕТ (медленно). Пятерых – из трех миллионов.

ДЖЕРУША. Простите, миссис Стоу, нам пора.

ГАРРИЕТ. Нет… Нет…

СЬЮКИ (Гарриет). Вы ведь меня не отпустите…

ДЖЕРУША. Пожалуйста, миссис Стоу, закон есть закон. Не усложняйте. Пошли, детка.

(Берет Сьюки за плечо).

СЬЮКИ. Миссис обещала… миссис обещала.

(Сломленная, бросается к ногам Гарриет).

Вы обещали. Вы меня не отпустите – обещали, что вы меня купите. Вы сказали, я тут с вами в безопасности. И я вам верила!

ГАРРИЕТ. Я не сдамся. Я найду способы.

ДЖЕРУША. Пошли.

(Передает Сьюки в руки Хейли).

ХЕЙЛИ. Пойдешь тихо – не стану цепи надевать.

ФРЕДДИ. Цепи!

СЬЮКИ (пока ее уводят в левую кулису). О, Господи, Господи… помоги мне, Господи… никто ничего не может для меня сделать, один Ты!

ГЕНРИ. Гарриет…

 

Гарриет не отвечает.

 

Я пойду с ними… прослежу, чтобы с ней хорошо обращались.

(Поспешно уходит).

 

Гарриет продолжает оставаться, застывшая, на месте.

 

ФРЕДДИ. Это не твоя вина.

ЭЛИЗА. Ты сделала все, что могла.

ГАРРИЕТ (с мукой в голосе). Нет…

ЭЛИЗА. Мама, сказать миссис Хоббс, что к ужину будет только семья?

 

Гарриет не отвечает.

 

Мама, сказать миссис Хоббс?

ГАРРИЕТ (с отсутствующим видом). Да, милая… да.

(Делает слабое движение, отпуская детей).

 

Элиза уходит через прихожую. Фредди делает несколько шагов, потом задерживается, обеспокоенный. Гарриет вынимает письмо к издателю; медленно разрывает его в клочья.

 

ФРЕДДИ (тихо). Ты плачешь, мама?

 

Гарриет качает головой и оборачивается к нему.

 

ГАРРИЕТ. Ох, Фредди… мне страшно. Меня вынуждают сделать то, что мне не по плечу. Мне не хватает мудрости. Не хватает сил. Не хватает смелости.

ЭЛИЗА (зовет, за сценой). Фредди…

ГАРРИЕТ. Беги, милый.

ФРЕДДИ (неохотно собирается уходить). Но, мама…

ГАРРИЕТ. Не беспокойся. Я справлюсь…

(Тихо, когда он уходит).

С Божьей помощью.

(Подходит к столу, берет коричневые бумажки, заметки к «Дяде Тому». Глядя на них, она опускается на стул. Некоторое время не двигается, потом очень простым движением складывает руки и опирает о них голову. Мы видим, что она молится).

 

Медленно опускается

ЗАНАВЕС

 

Сцена 2

 

Время действия – почти вечер, декабрь следующего года.

Перед тем, как поднимается занавес, слышатся рождественские песни в исполнении мужских голосов.

Место действия – снова гостиная Стоу, но сумятица переезда теперь сменилась естественным беспорядком в комнате, используемой большим и занятым семейством. На библиотечном столике бювар и бумаги; в углу стоит рождественская елка, частично наряженная бусами из клюквы, попкорна и самодельными украшениями. К ней прислонена лестница.

Келвин, в кресле-бочке около зажженного камина деловито и радостно делает пометки в рукописи с помощью книг, стопками лежащих вокруг. Келвин пополнел; его бакенбарды отросли длиннее, чем в последний раз, когда мы его видели.

Сидя с прямой спиной на краю дивана, Кэтрин читает экземпляр «Национальной эры». Рядом с ней лежат другие газеты. Ее волосы свисают из-под чепца тугими, словно штопор, локонами и явно поседели.

Пока они читают и работают, пение постепенно приближается, пока поющие не оказываются прямо за окнами. Келвин замечает их, улыбается, поднимается, ощупывает карманы, не находит мелочи и оборачивается к Кэтрин.

 

КЕЛВИН. Кэтрин, у вас не найдется в ридикюле пары медных монеток?

 

Все еще поглощенная чтением, Кэтрин роется в сумочке и вынимает монеты.

 

Спасибо.

 

Он подходит к окну и распахивает его, впуская музыку в комнату вместе с звуком далеких колокольчиков на санях. Мы замечаем одного-двух певцов, их длинные волосы, яркие плащи и шарфы, выделяющиеся на фоне покрытых снегом хвойных деревьев. Келвин бросает монеты одному из них, тот картинным жестом их принимает, потом закрывает окно. Пение угасает. Кэтрин во время всего этого продолжала читать. Теперь она внезапно рассмеялась, но быстро подавила смех.

 

КЕЛВИН. Похоже, история Гарриет вас забавляет, Кэтрин.

КЭТРИН. Я нахожу крупицу юмора в образе Топси. Разумеется, это довольно неуместно в сочинении подобного рода.

КЕЛВИН. Сначала я думал так же, но удивительное множество читателей, похоже, оценило возможность улыбнуться…

КЭТРИН. Вряд ли это читатели такого рода, к которым должна обращаться Гарриет. Легкомыслие всегда было основным недостатком Гарриет, Келвин. Вы должны постараться его подавить.

КЕЛВИН. Я стараюсь. Но оно не подавляется.

КЭТРИН (видит, как он смотрит на пол). Что такое?

КЕЛВИН. Пуговица с куртки оторвалась.

КЭТРИН. Я пришью вам. Корзинка Гарриет для рукоделия должна быть где-то здесь…

КЕЛВИН. Была, но в ней окотилась кошка, и мы переместили ее на кухню.

КЭТРИН. Боже милосердный! А чем пользуется Гарриет, когда что-то чинит?

КЕЛВИН. Она ничего не чинит. Она собирается починить все разом, когда завершит «Дядю Тома». А еще уберет в доме.

КЭТРИН. Как хорошо, что я прибыла, чтобы положить конец ее небрежению. Несомненно, я…

КЕЛВИН. Нет, прошу вас, Кэтрин. Не говорите ничего. Гарриет не пренебрегает нами, она… (ищет слова) просто не помнит, что мы есть на свете. В смысле, когда пишет.

КЭТРИН. А когда не пишет?

КЕЛВИН. Тогда она слишком счастлива, чтобы об этом думать.

 

В первой передней слышатся голоса, смех и пение. Через некоторое время входят Фредди, Джорджи и Гарриет – небольшой вихрь веселья. Облегчение после колебаний, а вместе с ним рождение ребенка изменило Гарриет. Она полна жизненной силы и искрится энергией. Она в запорошенной снегом меховой шляпе, куртке и перчатках. В руках у нее охапка остролиста и омелы. Дети несут хвойные ветки.

 

ГАРРИЕТ. У нас был такой славный день!

ФРЕДДИ. Смотрите, что мы нашли!

ГАРРИЕТ. Тебе нужно было пойти с нами, Келвин.

ФРЕДДИ. И посмотреть, как мама катит на санках с холма Тернпайк. Она обставила декана Томпсона на три корпуса.

КЭТРИН. Гарриет, неужели?!

ДЖОРДЖИ. Да!

ФРЕДДИ. Это правда.

ГАРРИЕТ. Фредди преувеличивает. Всего на два корпуса.

 

Джорджи помогает ей снять куртку.

 

И шляпу. Затем я приземлилась на снежный берег. Беги наверх, милая, посмотри, как там маленький.

КЕЛВИН. Он спал все время, пока вас не было.

ГАРРИЕТ. Вот повезло вам!

 

Дети выходят налево. Гарриет переходит к огню, садится на пуфик, чтобы снять галоши.

 

КЭТРИН. Ты уверена, что снег не попал тебе за шиворот?

ГАРРИЕТ. Вполне уверена.

(Обнаруживает кучу газет).

Ты читала «Дядю Тома»! Надеюсь, тебе понравилось.

КЭТРИН. Я считаю своим долгом наслаждаться всем, что написано нашей семьей.

ГАРРИЕТ. Как ты, должно быть, упивалась папиным «Собранием проповедей о вреде неумеренности».

КЭТРИН. Келвин, именно о юморе подобного рода я и говорила.

ГАРРИЕТ. Не отвлекай меня. Вышло очень плохо? Скажи мне.

КЕЛВИН. Сестрица Кейт оспаривала уместность отрывков, написанных в легком стиле.

ГАРРИЕТ. Этого я и боялась. Каждый раз, когда я собиралась немножко пошутить, мне так и думалось: «Кейт этого не одобрит».

КЭТРИН. Я решила, что в своем «Средстве для исцеления женских обид» не стану опускаться до юмора.

ГАРРИЕТ. Тебе это удалось, милая. Тебе вполне удалось.

(Любовно похлопывает по спине Кэтрин и двигается к столу).

Я должна закончить главу и отдать, прежде чем меня захватит рождество.

КЕЛВИН. Боже, боже. Если бы я не испытывал такого отвращения к рождеству!

КЭТРИН. Отец никогда не одобрял этот праздник. Я помню, как он прочел очень сильную проповедь, доказывая, что это языческое празднество.

 

Снова входит Джорджи, неся корзину с рождественскими игрушками; за ней следует Фредди с бусами из попкорна и большой серебряной звездой. Они подходят к дереву, Фредди забирается на лестницу.

 

ДЖОРДЖИ. Мы собираемся закончить с елкой, мама.

ГАРРИЕТ (уже занята рукописью). Давайте, милые.

КЕЛВИН. Больше всего мне не нравится елка. Она занимает столько места и создает такой беспорядок.

ДЖОРДЖИ. Я повешу звезды.

ФРЕДДИ. Нет, звезды мои. Ты вешай бусы.

КЕЛВИН (оборачивается). Чуть повыше, Фредерик.

ФРЕДДИ. Что, папа?

КЕЛВИН. Ты должен приподнять эту звезду по меньшей мере на шесть дюймов.

(Заканчивая предложение, к Гарриет).

Невозможно сосредоточиться.

ГАРРИЕТ. Я могла бы развести тебе огонь в передней гостиной, милый.

КЕЛВИН. О, нет, нет. Я предпочитаю быть здесь. Это кресло подходит под мою… подходит мне больше, чем любое другое.

ДЖОРДЖИ (Фредди). Не вешай туда звезды. Здесь мне нужны будут сосновые шишки.

КЕЛВИН. Шишки будут выигрышней смотреться на конце ветки, дочь моя.

ДЖОРДЖИ. Да, папа.

КЭТРИН (переходит вправо). Я закончила эти номера, Гарриет. Есть ли у тебя еще…

ГАРРИЕТ. Только текущий выпуск.

(Берет стопку газет у Кэтрин).

Поверить не могу, что эта история тянется столько недель. А я думала, ее можно будет завершить за три выпуска! Я продала ее за триста долларов.

КЭТРИН. Боже милосердный! Это меньше, чем аванс, который я запросила за свой трактат по домоводству.

ГАРРИЕТ. Что ж, ведь у тебя уже сложилась репутация.

КЕЛВИН. Мы рассчитываем на небольшое вознаграждение в будущем от авторских прав на книгу.

ГАРРИЕТ. Скорее надеемся. Я останусь довольна, если хватит на шелковое платье. Я уже выбрала модель из «Дамского журнала» Годи.

КЭТРИН. Лучше было бы сперва закончить историю.

ГАРРИЕТ. Тоже мне, Саймон Легри!

КЕЛВИН (подходит к елке). Нет, дочь моя – сейчас я тебе покажу.

ФРЕДДИ (с лестницы). Но, папа, это лучше выглядит здесь.

КЕЛВИН. Ничего подобного. Это надо повесить ниже.

ДЖОРДЖИ. Если повесить ниже, у нас не останется места для подарков.

ФРЕДДИ. А у нас еще пряничные человечки и все свечи…

 

Все трое тянут за длинную нитку попкорна. Она рвется.

 

ДЖОРДЖИ. Смотри, что ты натворил.

ГАРРИЕТ. Дети! Не ссорьтесь, дети!

ДЖОРДЖИ. Нет, мама.

ФРЕДДИ. Мы не будем, мама.

КЕЛВИН. Нет, Гарриет.

ГАРРИЕТ (вручая экземпляр «Эры» Кэтрин). Обещаю, что ты не найдешь в этом последнем выпуске ни крупицы юмора. Это смерть маленькой Евы. Проверь, взяла ли ты носовой платок.

КЭТРИН. Я вполне способна сдерживать свои эмоции.

 

Гарриет снова начинает писать.

 

Гарриет, возможно, ты не осознаешь, но ты сидишь на сквозняке. Гарриет!

ГАРРИЕТ. Да, Кейт.

КЭТРИН. Ты на сквозняке, моя дорогая – на сквозняке. Ты должна передвинуться.

ГАРРИЕТ. Но я всегда сижу здесь.

КЭТРИН. На диване будет лучше. Ближе к огню. Ты никогда не умела о себе позаботиться.

ГАРРИЕТ (рассеянно). Да, Кейт.

КЭТРИН. Не спорь. Я настаиваю.

(Пытается забрать бумагу, на которой пишет Гарриет).

ГАРРИЕТ. Кейт! Что ты делаешь? Куда ты хочешь меня передвинуть?

КЭТРИН. Пожалуйста, милая – к огню.

 

Чтобы не спорить, Гарриет перебегает на диван и обосновывается там, и теперь ей приходится удерживать бювар на колене. Кэтрин приносит чернильницу и кладет рядом с ней.

 

Вот так-то лучше.

(Торжествующе садится в кресло-бочку).

КЕЛВИН (детям, у елки). Нет, нет. Оставьте это – оба. Уйдите! Уйдите!

ДЖОРДЖИ. Ох, папа…

КЕЛВИН. Вы все портите! Джорджи, иди поиграй этюды. Фредерик, принеси… принеси дров.

ДЖОРДЖИ. Да, папа.

ФРЕДДИ. Да, сэр.

 

Фредди уходит через заднюю прихожую, Джорджи – влево. На лице Келвина появляется удовлетворенная улыбка. Гарриет поднимает глаза от письма, видит, как он неловко взбирается по лестнице, держа в руке большую серебряную звезду.

 

ГАРРИЕТ. Тебе помочь, дорогой?

КЕЛВИН. Нет, спасибо. Я вполне способен справиться. Все, чего я прошу – чтобы меня оставили в покое… в полном покое.

 

Гарриет начинает работать. Она очень быстро пишет пером, время от времени что-то вычеркивая. За сценой, слева, слышно, как Джорджи играет на пианино. Келвин начинает прицеливаться к вершине елки, хватает ее, но роняет звезду; не без труда поворачивается на лестнице, прокашливается.

 

Дорогая, не могла бы ты… я говорю, ты не могла бы … Гарриет…

 

Гарриет поднимает невидящий взгляд.

 

Звезда, любовь моя. Звезда. Я уронил ее.

ГАРРИЕТ. Да, милый… конечно.

(Подходит с листами в руках, поднимает украшение).

КЕЛВИН. Спасибо.

 

Гарриет собирается возвращаться.

 

И гирлянда.

ГАРРИЕТ. Гирлянда?

КЕЛВИН. Там, на ковре. Спасибо.

 

Гарриет снова направляется к столу.

 

А теперь не могла бы ты подержать лестницу? Всего минуту…

 

Входит Фредди с дровами.

 

ФРЕДДИ. Я подержу, папа. Мама, пиши дальше свою главу.

ГАРРИЕТ. Спасибо, Фредди.

 

Кэтрин закашливается, прикладывает носовой платок к глазам. Гарриет улыбается, снова садясь на диван.

 

Да, Кейт?

КЭТРИН. Что-то в горле першит.

 

Она продолжает читать. Гарриет снова поглощена сочинением. Миссис Хоббс входит из столовой, за ней следует Джеруша.

 

МИССИС ХОББС (свистящим шепотом). Миссис Стоу, здесь Джеруша Пантри, насчет звонка у парадной двери, который не звонит.

ДЖЕРУША (входит). Извините, что беспокою, миссис Стоу.

МИССИС ХОББС. Миссис Стоу! Джеруша Пантри… звонок.

ГАРРИЕТ. Звонок? Ну да, провод в зале порвался.

МИССИС ХОББС. Когда закончишь, зайди, поглядишь на маслобойку. Она снова упрямится.

ДЖЕРУША. Ладно, погляжу.

 

Миссис Хоббс выходит.

 

ГАРРИЕТ. Мистер Пантри, вам, может быть, интересно узнать, что сталось со Сьюки – бедным созданием, которые вы послали обратно в рабство.

ДЖЕРУША. Это не я ее послал, миссис Стоу. Это закон.

ГАРРИЕТ. Подписчики «Эры» собрали деньги и выкупили ее на свободу.

ДЖЕРУША. Да, мэм. Я читал про это. Я и вашу историю читал тоже.

ГАРРИЕТ. Нет!

ДЖЕРУША. Да. Не скажу, чтобы она меня убедила, но порядком перетряхнула. Должен заметить, перетряхнула.

ГАРРИЕТ. Что ж, мистер Пантри, я восхищена.

ДЖЕРУША. Только одно спрошу, если не возражаете… я еще не смог достать последний выпуск… вы собираетесь… маленькая мисс Ева…

КЭТРИН (горло ее перехватывает от эмоций). Да… да. Она у…умерла!

ДЖЕРУША (Гарриет, с упреком). Я не думал, что вас на это станет.

ГАРРИЕТ. По правде говоря, я тоже не думала.

ФРЕДДИ. Мистер Пантри, я покажу вам звонок.

ДЖЕРУША (почти со всхлипом, следует за Фредди влево). Я правда не думал, что вас на это станет.

КЕЛВИН (спускается с лестницы). Лучше продолжай строчить, милая, иначе пропустишь следующий выпуск.

КЭТРИН (вытирает глаза). Гарриет всегда отличалась этой слабостью – никак не может сосредоточиться.

КЕЛВИН. Да.

(С восхищением оглядывает елку).

Вот… так выглядит лучше, не правда ли, Хетти?

ГАРРИЕТ (не поднимая глаз). Гораздо лучше, дорогой.

КЭТРИН (поднимается). Господи помилуй, какой же в этой комнате беспорядок. Я должна немного прибрать.

(Собирает книги и бумаги).

 

Келвин садится и продолжает свои изыскания.

 

В самом деле, ты должна установить регулярный распорядок на своей кухне, Гарриет.

 

Миссис Хоббс появляется у двери справа.

 

Когда я сегодня утром испытывала рецепт пудинга для своей книги, я обнаружила прискорбный недостаток организованности: чай в сахарнице, мыло в масленке…

(Видит миссис Хоббс и замолкает).

МИССИС ХОББС. Прошу прощения, мисс Бичер. Я не претендую на то, чтобы разбираться в писательском деле, но я знаю, что, если пудинг выкипел…

КЭТРИН. Боже милосердный!

МИССИС ХОББС. …И прилип ко дну котелка, то ему конец.

 

Кэтрин направляется на кухню.

 

Теперь уже без толку идти. Я уже выкинула пудинг ваш, да и котелок тоже.

КЭТРИН. Мне придется смешать новый.

МИССИС ХОББС. Только не на моей кухне!

(С ворчанием провожает Кэтрин из комнаты).

Старая мисс Сунь-Свой-Нос.

ГАРРИЕТ (поглощена работой). Что ты сказал, Келвин?

КЕЛВИН (так же занят). Не знаю, милая. Я что-то сказал?

ГАРРИЕТ. Даже представить не могу.

ХЕТТИ (у двери слева). Мама!

ЭЛИЗА. О, мама!

 

Они вбегают вприпрыжку, в очаровательных вечерних платьях с облегающими корсажами, украшенными цветами и рукавами с буфами. Верхние юбки в три-четыре слоя из кисеи «иллюзия», собранной лентами. Хетти одета в голубое на розовом, Элиза – в розовое на розовом.

 

ХЕТТИ. Мама, мы закончили свои платья!

ЭЛИЗА. Все, кроме верхних юбок.

ХЕТТИ. Мы не можем определиться, сделать розовое на розовом или голубое на розовом.

ЭЛИЗА. Хетти считает, что нам лучше идет голубое – а я думаю, что розовое.

 

Входит Фредди.

 

ХЕТТИ. Как ты думаешь, мам?

ЭЛИЗА. Мама…

ГАРРИЕТ (туманно). Да, мои дорогие. Я уверена, вы правы.

ХЕТТИ. Мама, пожалуйста, обрати внимание.

ЭЛИЗА. Розовое на розовом или голубое на розовом?

ФРЕДДИ (встает между ними и матерью). Можно подумать, ваши платья – самое важное, что происходит в этом доме.

ЭЛИЗА. Но это правда!

ХЕТТИ. Мы собираемся надеть их этим вечером.

ФРЕДДИ (внезапно вспоминает). Этим вечером! Разве я не упоминал, что у меня тут записка от мистера Лоуэлла Дентона… (вынимает записку из кармана и, дразня, помахивает ей), в которой одна из вас приглашается быть его партнершей на ужине сегодня вечером?

ХЕТТИ. Для кого она?

ЭЛИЗА. Для которой из нас?

ХЕТТИ. Это мне!

ЭЛИЗА. Это мне!

ФРЕДДИ. Он сказал, все равно, которой из вас я ее отдам.

 

Они наступают на него. Он бегает вокруг дивана.

 

ХЕТТИ. Фредди!

ЭЛИЗА. Негодник!

ХЕТТИ. Отдай мне!

ЭЛИЗА. Она моя!

 

Фредди уворачивается, они преследуют его вокруг стола, за которым работает их мать.

 

КЕЛВИН. Девочки! Девочки! Фредди, тихо! Еще тише!

ФРЕДДИ. Извини, мама.

 

Он убегает через заднюю прихожую. Прежде чем девушки могут последовать за ним, Джорджи входит слева.

 

ДЖОРДЖИ. Мама, маленький проснулся.

 

Гарриет поднимается, не переставая писать.

 

Но он снова заснул.

 

Гарриет садится.

 

А еще здесь Лоуэлл.

 

Девушки спешат к двери, через которую входит Лоуэлл.

 

ЭЛИЗА. Лоуэлл…

ЛОУЭЛЛ (с поклоном). Здравствуйте.

ХЕТТИ. Фредди говорит, у него записка от вас.

ЭЛИЗА. Для одной из нас.

ХЕТТИ. О сегодняшнем вечере.

ЭЛИЗА. Но он не отдает.

ЛОУЭЛЛ. Да. Извините меня.

(С формальной вежливостью подходит к Келвину, с поклоном).

Добрый день, профессор.

КЕЛВИН. А? Ах, да, да, мальчик мой – несомненно, да.

ДЖОРДЖИ (с лестницы). Папа замечтался.

ХЕТТИ. Тс-с-с!

(Лоуэллу).

Фредди сказал, что записка о сегодняшнем празднике.

ЛОУЭЛЛ. Одну минуту.

(Подходит к Гарриет, с поклоном).

Добрый день, миссис Стоу.

 

Та не отвечает.

 

Добрый день, миссис Стоу.

ГАРРИЕТ. Вы должны идти, милый? Мне так жаль.

(Подает ему руку, не поднимая глаз).

До свидания. Приходите еще.

ДЖОРДЖИ. Мама тоже замечталась.

ЭЛИЗА. Вы собирались сказать нам…

ЛОУЭЛЛ (несколько рассеянно). Правда?

ДЖОРДЖИ. Они хотят знать, которую из них вы приглашаете…

ХЕТТИ. Джорджи!

ЭЛИЗА. Молчи!

ДЖОРДЖИ. Сами молчите!

(Лоуэллу, заканчивая фразу).

С вами на ужин сегодня вечером.

ЛОУЭЛЛ (девушкам). Что ж, поскольку вас двое… поскольку вы близнецы… трудно это – определиться. Я в том смысле, что вы несколько похожи… то есть, вполне похожи.

ДЖОРДЖИ. Лоуэлл, почему бы им не потянуть соломинку?

ЭЛИЗА. О-о-о!

ЛОУЭЛЛ. То есть, я хотел бы сказать… если вы не сочтете, что это против этикета… мне будет лестно, если… (внезапное озарение) … вы обе пойдете со мной.

ХЕТТИ. Обе!

ЭЛИЗА. Мы обе!

ЛОУЭЛЛ. Это единственное, что я могу придумать.

ФРЕДДИ (входит из задней прихожей). Миссис Хоббс уходит, мама.

КЭТРИН (в возбуждении следует за ним). Эта женщина! В самом деле, подобной неучтивости я никогда… Поверь мне, Гарриет, все, что я сделала – попыталась навести хоть какой-то порядок среди неразберихи на вашей кухне.

 

Торжественно входит миссис Хоббс, с негодующим видом завязывая шнурки шляпки.

 

МИССИС ХОББС. Миссис Стоу, я была терпелива, как святая. Я смирялась с мальчишками, и с младенцами, и с каракатицей в раковине, но мисс Бичер – это последняя капля!

(Снимает передник и складывает его).

Со своей писаниной, и со своими рецептами, и со своим горелым пудингом – это никак нельзя выносить. Я вынуждена просить расчет.

ГАРРИЕТ (все еще пишет). Да. Да, в самом деле.

ХЕТТИ. Мама!

ЭЛИЗА. Ты не слушаешь!

МИССИС ХОББС. Вы слышите? Я прошу расчет. Хватит с меня работы на эту сумасбродную семью!

ГАРРИЕТ. Вот так! Глава окончена!

(Откидывает волосы с глаз и, моргая, смотрит на всех собравшихся, будто просыпается).

А, миссис Хоббс, вы что-то хотели у меня спросить?

МИССИС ХОББС. Спросить? Я хотела вам сказать! Прощайте!

(Резко уходит вправо).

ГАРРИЕТ (весело машет ей). Прощайте.

ФРЕДДИ. Она уходит, мама.

ДЖОРДЖИ. Миссис Хоббс уходит.

ГАРРИЕТ. А? Что ж, скажите ей, чтобы принесла чернил, когда вернется.

 

Все дети смеются; Джорджи спрыгивает с лестницы и бежит к ним.

 

ДЖОРДЖИ. Мама, ты такая смешная.

ЭЛИЗА. И такая милая!

ФРЕДДИ (собирает страницы). Ты прочтешь нам главу?

ГАРРИЕТ. Только попробуйте меня остановить!

 

Движется к дивану. Будто следуя ритуалу, дети взбивают подушки, приносят скамеечку под ноги и поправляют лампу.

 

ЛОУЭЛЛ. Можно мне тоже послушать, миссис Стоу?

ГАРРИЕТ. Конечно. Я больше всего стараюсь затронуть молодых людей.

ЛОУЭЛЛ. Я теперь не так уж молод.

ЭЛИЗА. Через два года он пойдет в Вест-Пойнт.

ЛОУЭЛЛ. Отец говорит, что Север и Юг начнут воевать еще до того, как меня выпустят.

ГАРРИЕТ. Нет, нет – не верь этому никогда.

ДЖОРДЖИ. Мамина история собирается удержать их от войны.

ЭЛИЗА. Она пишет так, чтобы все плохие были с Севера, а все хорошие с Юга, так что на Юге полюбят эту историю и отпустят своих рабов – правда, мама?

ГАРРИЕТ. Все не так просто, как ты сказала… но это общая мысль.

 

Фредди передает ей рукопись.

 

Спасибо, Фредди. Помните, где мы остановились?

ХЕТТИ. О, да! Джордж и Элиза только что сели в лодку…

ФРЕДДИ. Чтобы бежать в Канаду.

ДЖОРДЖИ. Они доберутся, правда, мама?

ХЕТТИ. Я не смогу слушать, если не доберутся.

ГАРРИЕТ. Подождите, сами увидите.

 

Теперь семья собралась вокруг нее – Джорджи на пуфике, Фредди на полу, близнецы на краю дивана, Кэтрин, выпрямив спину, примостилась на краешке стула; даже Келвин сдвинул очки на лоб и откинулся на спинку стула, чтобы слушать, Лоуэлл стоит у каминной полки.

 

«Ночь близилась к концу, утренняя звезда – звезда их свободы – сияла высоко в небе. Свобода! Заветное слово! Что такое свобода? Если ли в этом слове что-то большее, чем имя – риторическая прикраса? Мужчины и женщины Америки, не приходит ли в трепет ваше сердце при этом слове, ради которого ваши отцы проливали кровь, а ваши матери еще смелее позволяли, чтобы самые благородные, самые лучшие для них умирали?

 

Миссис Хоббс выходит из задней прихожей, неся в руках шляпку. Она останавливается, прислушиваясь, у двери.

 

Есть ли что-нибудь в ней славное и дорогое для страны, что не было бы также славно и дорого для человека? Что такое свобода страны, если не свобода личностей в ней?..

 

На цыпочках входит Джеруша, становится рядом с миссис Хоббс.

 

Это право человека быть человеком, а не рабочим скотом; право защищать и воспитывать своих детей…

 

Джорджи опускает голову на колено матери; Гарриет улыбается и проводит рукой по ее кудрям. Занавес начинает очень медленно закрываться.

 

Право иметь свой собственный дом, свою собственную религию, свой собственный характер, не подчиненный воле другого»[4]…

 

ЗАНАВЕС

 

Сцена 3

 

Время действия – весна, несколько месяцев спустя.

Место действия – та же комната, солнечный день. В комнате появилось несколько новых украшений. Письменный стол Гарриет сдвинут подальше от рампы, а справа трюмо. Видны большие вазы с цветами.

Пока поднимается занавес, Кэтрин берет из рук Джорджи красивое шелковое платье. Гарриет, одетая в несколько слоев взъерошенных юбок, стоит на пуфике.

 

ДЖОРДЖИ. О-о-о! Мама, оно такое красивое! Жду не дождусь увидеть тебя в нем!

ГАРРИЕТ. Я тоже!

 

Кэтрин поднимает платье, чтобы Гарриет надела его через голову.

 

Пришла великая минута!

ДЖОРДЖИ. Закрой глаза! Задержи дыхание!

КЭТРИН (пытаясь застегнуть крючки на талии). И хватит вертеться.

ГАРРИЕТ. Извини, Кейт, но я и правда в волнении. Я так долго ждала. Ах, юбка такая пышная!

ДЖОРДЖИ. Так и должно быть. Это написано в «Дамском журнале» Годи.

(Читает).

«Этой весной юбки стали пышнее. По сведениям нашего парижского корреспондента, ни одна дама, желающая выглядеть модной, не может надеяться на модный силуэт, не потратив, по меньшей мере, шестьдесят ярдов материи».

КЭТРИН. Вздор и чепуха! Тридцати ярдов достаточно, чтобы прикрыть любую особу женского пола.

ДЖОРДЖИ. Мама, ты выглядишь слишком и абсолютно роскошно!

ГАРРИЕТ. Правда, милая?

(Спешит к зеркалу, оглядывает себя, затаив дыхание).

О… да!

 

Слева слышится стук в дверь.

 

ФРЕДДИ (за сценой). Теперь можно войти?

ГАРРИЕТ. Да, Фредди, заходи.

ДЖОРДЖИ. Все в порядке. Мама готова.

 

Фредди входит.

 

ФРЕДДИ. Вот это да!

ГАРРИЕТ. Тебе нравится?

ФРЕДДИ. Хм-м-м! Кто эта элегантная особа – не подскажете ли мне?

ДЖОРДЖИ. Что ж, это всемирно известная писательница…

ФРЕДДИ. Неужели это Гарриет Бичер-Стоу?

ДЖОРДЖИ. Именно так.

КЭТРИН (которая следовала за Гарриет, пока застегивала ее до конца). Должна признать, что ты выглядишь привлекательно.

ГАРРИЕТ. Спасибо, милая.

(Расправляет юбки).

Настоящий шелк! Выдающийся шелк!

(Прохаживается по комнате, сияя счастьем).

Послушайте, как шуршит! Я собираюсь пошить дюжины таких платьев… и у тебя их будут дюжины, Кейт… и у всех девочек.

ДЖОРДЖИ. Мама, пожалуйста… мне бы лучше лошадь.

ГАРРИЕТ (быстро целует ее). Лошадь!

ФРЕДДИ (с поклоном). Миссис Стоу, могу ли я просить оказать мне честь следующим вальсом?

ГАРРИЕТ. С удовольствием, сэр.

 

Они кружатся в танце. Гарриет смеется, Джорджи напевает, даже Кэтрин забыла о своем достоинстве. Слева открывается дверь в прихожую, и широкими шагами в комнату входит Генри. Он в своем инвернессе, несет в руках шляпу с широкими полями. В его помпезности больше нет никаких сомнений.

 

ГЕНРИ. Гарриет!

ГАРРИЕТ. Братец Генри!

ГЕНРИ. Я изумлен! Ты знаешь, как я отношусь к танцам!

ГАРРИЕТ. Но, Генри, ведь в собственном доме…

ГЕНРИ. Танцы в собственном доме ведут к танцам в других домах – а танцы в других домах ведут к танцам в грязных притонах.

ДЖОРДЖИ. Дядя Генри, а что такое притоны?

ГАРРИЕТ. В другой раз, Джорджи. Возьми шляпу и сюртук дяди Генри.

(Генри, целуя его).

Мы так рады, что ты смог выбраться.

КЭТРИН. Нечасто ты теперь оказываешь нам честь своими визитами.

ГАРРИЕТ. Мы знаем, как ты занят. Разве Келвин не встретил тебя на станции? Я уверена, что мы проводили его…

ГЕНРИ. Да, он встретил меня, но… (целует Кэтрин) мы проходили мимо библиотеки.

КЭТРИН (Гарриет, пока Генри садится на диван). Я говорила, что мы не должны спускать с него глаз.

ГАРРИЕТ. Мы должны быть через полчаса в Лиге Против Рабства.

ФРЕДДИ. Лига собирается подарить маме серебряную табличку.

ДЖОРДЖИ. Мама сказала: лучше бы дали что-нибудь, что можно съесть или надеть.

ГАРРИЕТ. Тише, Джорджи! Пожалуйста, сбегай найди папу. Приведи его домой.

ДЖОРДЖИ. Ага, мам.

 

Она неохотно уходит влево, пока Хетти и Элиза вбегают из задней прихожей. На них опрятные узкие платья с черными сатиновыми передниками, и они несут две корзины, заполненные письмами.

 

ХЕТТИ. Мама, почта пришла…

(Видит платье Гарриет).

Мама… какое милое!

ЭЛИЗА. Ты совсем как модная картинка!

ГАРРИЕТ. Я и чувствую себя модной картинкой.

(Описывает красивый круг и небрежно говорит через плечо).

Девочки, вот ваш дядя…

ХЕТТИ. Ой, дядя Генри – мы вас и не заметили.

ЭЛИЗА. Мы рады, что вы здесь.

(Быстро целуют его, одна в правую щеку, другая в левую, а затем переходят к более важным делам).

Сегодня чудесная почта, мама. Вдвое больше против вчерашнего.

ХЕТТИ. И втрое больше, чем на прошлой неделе.

ГАРРИЕТ. Как восхитительно!

ЭЛИЗА. Это письмо от сенатора Горация Грили. Он говорит, что пытался читать «Дядю Тома» в поезде, но так плакал, что ему пришлось сойти и закончить чтение в гостинице.

ГАРРИЕТ (Генри). Ты слышишь?

КЭТРИН. Мистер Лонгфелло тоже прислал ей письмо.

ХЕТТИ. Милое.

ЭЛИЗА. Дамы из Общества Доркас в Северном Пинкхэме шьют тебе покрывало на кровать…

ГАРРИЕТ (читает письмо). «Со вкусом вышитое их именами и адресами».

ХЕТТИ (Генри). И она получила стихотворение, которое специально для нее написал мистер Уиттиер.

КЭТРИН. Мистер Уиттиер!

ХЕТТИ (декламирует).

«Слезы не лейте по Еве святой:

Дух ее ангелы примут домой,

Нежное тело от мира вдали

Мягко укроют объятья земли…»

ЭЛИЗА. И еще много строф.

КЭТРИН. Одной достаточно.

ГАРРИЕТ. В любом случае, это была хорошая мысль.

ДЖЕРУША (за сценой). Миссис Стоу…

ГАРРИЕТ. Кто? А, мистер Пантри.

ДЖЕРУША (у двери, справа). Прошу прощенья, миссис Стоу. У вас поросенок на кухне.

ГАРРИЕТ. Живой?

ДЖЕРУША. Был, когда я в последний раз его слышал. Один из ваших почитателей прислал в подношение.

ГАРРИЕТ. Боже милосердный! Фредди…

 

Вылетает наружу; Фредди следует за ней.

 

ДЖЕРУША. Я его оставил в корзине. Думал, так вам больше понравится.

(Уходит).

ЭЛИЗА. На прошлой неделе был гусь и две индейки.

КЭТРИН. Какую почту она получает!

ХЕТТИ. Сотни и сотни писем.

КЭТРИН. Такие трогательные письма, Генри. В них столько любви и восхищения.

ГЕНРИ. А как насчет других?

 

Все смотрят на него, озадаченные.

 

Письма, которые очерняют ее… угрозы и обвинения…

ХЕТТИ. Мы их прячем.

ЭЛИЗА. Мы бережем от них маму.

ГЕНРИ. Значит, вы получаете подобные письма?

КЭТРИН. Каждый день.

ЭЛИЗА. Да.

ГЕНРИ. Я так и знал!

КЭТРИН. Но нет нужды беспокоить милую Гарриет.

ЭЛИЗА. Есть такие злобные!

КЭТРИН. Невероятная злоба. Полны богохульствами и издевательствами. На прошлой неделе пришла маленькая коробка, в которой было человеческое ухо – черное ухо.

ХЕТТИ. Мы сожгли ее. Мы сжигаем и все дурные рецензии. Пока мама не увидела…

ГЕНРИ. И сколько времени вы собираетесь держать ее в блаженном неведении?

КЭТРИН. Вероятно, недолго. Но, по крайней мере, ей достанется немного счастья.

ЭЛИЗА. Вы же не расскажете ей, правда, дядя Генри?

КЭТРИН. Конечно, не расскажет.

ГАРРИЕТ (входит). Такой милый маленький розовый поросеночек! В чем дело? У вас всех такой серьезный вид.

КЭТРИН. Ты выдумываешь, Гарриет.

ХЕТТИ. Нет, это не так, мама.

ЭЛИЗА. Мы заберем письма и рассортируем до конца. Они будут готовы, когда ты вернешься.

ГАРРИЕТ (берет их за руки). Разве они не милые, Генри? Ни у одного автора не было двух таких секретарш.

ХЕТТИ. Но нам нравится это, мама.

ЭЛИЗА. Правда нравится.

ГАРРИЕТ. Я знаю – но не перетруждайтесь. Сходите на улицу, побудьте на солнышке.

ХЕТТИ. Да, мама.

ЭЛИЗА. Мы сходим.

КЭТРИН (пока близнецы выходят через переднюю прихожую). Гарриет, пора собраться с мыслями перед заседанием. Возможно, немного отдохнуть наверху…

ГАРРИЕТ. Нет, нет – я хочу побыть с Генри. Если ты выйдешь и не дашь Фредди превратить этого поросенка в своего питомца…

КЭТРИН. Хорошо, но я полагаюсь на тебя, Генри – проследи, чтобы она не переволновалась.

(Выходит вправо).

ГАРРИЕТ. Не переволноваться! Среди всего этого! Великие люди пишут мне письма и стихи; дождь подарков – цветы, шали, покрывала…

ГЕНРИ. Поросята.

ГАРРИЕТ. Поросята. И деньги, Генри! Они текут рекой! Уже двадцать тысяч, и, говорят, это только начало. Это просто не может происходить со мной – невзрачной домохозяйкой, матерью шести детей. Я околдована, я живу, как во сне.

ГЕНРИ. Надеюсь, Гарриет, что ты не позволишь всему этому публичному вниманию вызвать в тебе тщеславие и гордыню. Помни, аплодисменты толпы – ужасная опасность. От них раздувается сердце. Они порождают греховное самовозвеличение. Они подрывают христианский характер.

ГАРРИЕТ (с ликующим видом целует его). Мне никогда не нравилась эта проповедь, Генри, и с годами нравиться не стала.

ГЕНРИ. Гарриет!

ГАРРИЕТ. Ты прав, Генри, сейчас твоя очередь. Не позволяй мне становиться самодовольной и напыщенной.

ГЕНРИ. Ты стала невыносимо легкомысленной.

ГАРРИЕТ. Возможно, это к лучшему, вроде игристого вина.

ГЕНРИ. Гарриет!

ГАРРИЕТ. Нет, я не пристрастилась к выпивке.

(С внезапной серьезностью).

Я думала, что ты будешь так рад моему успеху. В чем дело, Генри? Тебе не понравилась книга?

 

Генри не отвечает.

 

Вижу, что не понравилась. Ведь это ты первым побуждал меня написать…

ГЕНРИ. Разумный и умеренный роман, а не мелодраму, возмущающую сброд.

ГАРРИЕТ. Нельзя было бы продать двадцать тысяч экземпляров умеренного романа за первые три недели. Его не читали и не обсуждали бы в каждом городе, в каждой деревушке на перекрестке дорог…

ГЕНРИ. Сапожник, портной, всякий и любой…

ГАРРИЕТ. И крестьяне, и торговцы, и служители веры. Да, люди, которые никогда прежде не читали художественной литературы.

(Садится рядом с ним на диван).

Ты понимаешь, Генри, что восемь печатных станков работают день и ночь, чтобы удовлетворить спрос? Он уже публикуется в Англии, переведен на французский и немецкий. Говорят даже о том, чтобы инсценировать его для театра.

ГЕНРИ. С твоего разрешения?

ГАРРИЕТ. Никакого разрешения не нужно. У всякого есть право инсценировать книгу. Но если бы у меня спросили, я дала бы разрешение.

ГЕНРИ. Гарриет!

ГАРРИЕТ. Что мне за дело, каким путем послание дойдет до публики?

ГЕНРИ. Я не могу поверить, я не верю! Ты, моя сестра, из семейства Бичер, намеренно поощряешь тех, кто убивает мораль, осквернить со сцены чистоту твоих собратьев-христиан!

ГАРРИЕТ (поднимается). Ну, Генри…

ГЕНРИ. Воспитанная в доме, где само слово «театр» подлежит анафеме! Этот источник скверны! Эта твердыня зла!

(Поднимается).

Если хотите извратить свой вкус – идите в театр! Если хотите упиться ложными взглядами – идите в театр! Если хотите заразиться всяким и каждым пороком в каталоге человеческих падений – идите…

ГАРРИЕТ. Генри, а ты сам хоть когда-нибудь ходил в театр?

ГЕНРИ. Никогда! Я даже ногой не ступал… а ты?

ГАРРИЕТ. Нет. Но я собираюсь посмотреть «Дядю Тома».

ГЕНРИ (почти не в силах говорить). Ты собираешься посетить театральное представление?

ГАРРИЕТ. Я слишком далеко нахожусь от твоей церкви, чтобы посещать твои аукционы, Генри.

ГЕНРИ. Я был прав! Успех погубил тебя. Он развратил твой характер, сделал тебя фривольной и светской. Вот ты стоишь, самоуверенная и благодушная в своем новом шелковом платье, уверенная, что твоя книга – это Библия аболиционизма. Что твой труд объединил страну против рабства!

ГАРРИЕТ. Я видела письма, читала газеты…

ГЕНРИ. Не все, далеко не все, иначе ты знала бы, что Юг в ярости, и Север тоже. «Обзервер» называет твои труды антихристианскими. «Джорнал» называет их массой преувеличений, если не прямой ложью.

 

Из правой кулисы возвращается Кэтрин.

 

Он предупреждает, что ты положила начало измышлениям, которые могут погубить Союз…

ГАРРИЕТ. Генри!

ГЕНРИ. Разжечь ненависть, которая может привести только к войне!

ГАРРИЕТ. О, нет! Нет!

КЭТРИН. Не слушай его! Просто он не может простить, что твой успех затмил его собственный.

ГЕНРИ. Кэтрин!

КЭТРИН. Не отрицай, Генри! Твои прихожанки льстили твоему тщеславию, пока не подточили тебя, загнивающего от зависти.

ГЕНРИ. Если ты можешь поверить…

КЭТРИН. Могу и верю. И более того, я верю, что ты уверенно становишься старым надутым пустословом, у которого нет ничего, кроме гулкого голоса и волосатой головы!

ГЕНРИ. А что есть у тебя? Ворчливая, алчная мегера…

ГАРРИЕТ. Прекратите! Оба прекратите! Я не потерплю в своем доме ваших гадких перепалок, ваших бичеровских перепалок…

(Голос ее срывается, она опускается в кресло).

Сегодня… когда я была так счастлива.

ГЕНРИ (после паузы, подходит к ней). Прости меня, Гарриет. Быть может, я завидую. Но в одном я был честен. Я счел, что неправильно держать тебя в неведении.

КЭТРИН. Он прав. Мы должны были тебе сказать.

ГАРРИЕТ. Я должна была понять без слов. Все это было слишком прекрасно, чтобы продлиться.

КЭТРИН. Милая…

ДЖОРДЖИ (за сценой, слева). Мама в задней гостиной. Мама…

 

Гарриет быстро поднимается и идет вправо, а Джорджи вбегает на сцену, за ней следуют Келвин и Джеруша.

 

Я нашла папу.

КЕЛВИН. Я здесь, Гарриет.

КЭТРИН. Давно пора! У вас меньше десяти минут, чтобы добраться на заседание.

КЕЛВИН. Мы не идем на заседание.

ГАРРИЕТ. Не идем?

ДЖЕРУША. Нет, мэм. Там сборище грубиянов с Обернской дороги, ждут, чтобы помешать процессии. Подозреваю, их наняли владельцы хлопковых фабрик.

КЕЛВИН. Отчаянные типы, Хетти. Их больше сотни.

ДЖОРДЖИ. Они поют ужасную песню про тебя, мама.

«Вон, вон, вон,

Старуха Бичер-Стоу!

Нет грязней тебя ворон –

Так вон…»

КЭТРИН. Тише!

ГЕНРИ. Замолчи!

КЕЛВИН. Их надо остановить. Надо что-то сделать.

ГАРРИЕТ. Да, милый. Джорджи, пожалуйста, принеси мне шляпку и шаль.

ДЖОРДЖИ (протестующе). О, мама!

ГЕНРИ. Ты в самом деле идешь?

ГАРРИЕТ. Конечно, иду.

КЕЛВИН. Нет, Гарриет. Это опрометчивый риск.

КЭТРИН. Беги, Джорджи.

 

Подталкивает Джоржи в переднюю прихожую; следует за ней. Издали слышатся звуки, иногда дикое улюлюканье, пьяное пение мужчин.

Эти звуки толпы становятся громче. Вбегает Фредди.

 

ФРЕДДИ. Мама, отойди от этого окна! Толпа приближается.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС (за сценой). Где старуха Хетти?

ВТОРОЙ ГОЛОС. Выходи!

ТРЕТИЙ ГОЛОС. Где эта негролюбка?

ГОЛОСА (за сценой).

Вон, вон, вон,

Старуха Бичер-Стоу!

Нет грязней тебя ворон,

Так вон, вон, вон!

ДЖЕРУША. Я попытаюсь сдержать их, но не обещаю.

(Поспешно уходит через заднюю прихожую).

 

Слева входит Джорджи.

 

ДЖОРДЖИ. Я принесла твою шляпку, мама, и шаль, и ридикюль.

ГАРРИЕТ (надевает шляпку и шаль). Спасибо, Джорджи. А теперь принеси папину шляпу.

КЕЛВИН. Нет… нет!

 

Шум снаружи нарастает. Слышится голос Джеруши поверх других.

 

ГОЛОСА (за сценой).

– Сюда старую ворону!

– Поглядим на нее!

– Дайте нам добраться до нее!

ДЖЕРУША (за сценой). Прекратите, слышите вы? Убирайтесь отсюда, иначе всех вас арестую!

КЕЛВИН. Гарриет, это невозможно! Я не могу идти!

(Садится на диван).

Я убегу. Знаю, что я убегу. Я убегу и покрою позором нас обоих!

ГАРРИЕТ. Вероятно, ты прав.

КЕЛВИН. Гарриет…

ГАРРИЕТ. Да, милый, да. Тебе не нужно идти. Никто не обвинит тебя. Все в порядке.

ФРЕДДИ. Но, мама… ты ведь не можешь идти одна!

КЕЛВИН. И речи быть не может!

 

Входит Кэтрин в мрачного вида шляпе и плаще.

 

ФРЕДДИ. Позволь мне идти с тобой.

ГАРРИЕТ. Нет, Фредди.

КЭТРИН. Я пойду с Гарриет.

ГЕНРИ (берет свой инвернесс несколько театральным жестом). Я тоже.

ГАРРИЕТ. Милые мои!

(Делает несколько шагов, шатается, опускается на стул).

ФРЕДДИ. Мама! Что такое?

ГАРРИЕТ. Кажется… колени. Похоже, они меня… не очень… держат.

ГЕНРИ (кладет руку ей на плечо). Это слишком для тебя, милая. Ты не должна пытаться…

 

Слышится звон разбитого стекла, и какой-то предмет падает в комнату.

 

КЭТРИН. Господи помилуй!

КЕЛВИН. Что это было?

ДЖОРДЖИ. Мама!

ФРЕДДИ. Это книга.

КЕЛВИН. Книга!

КЭТРИН. Какая книга?

ГАРРИЕТ. Дайте посмотреть…

(Бежит через всю комнату, почти выхватывает книгу из рук Фредди, обнаруживая, что она порвана и разбита, черная, будто из костра).

Моя книга!

ГЕНРИ. Наглые негодяи!

КЕЛВИН. Это доказывает, что ты не должна идти.

 

Гарриет сжимает губы; она резко захлопывает книгу, поворачивается к Генри и Кэтрин.

 

ГАРРИЕТ. Вы готовы?

ГЕНРИ. Готовы.

КЭТРИН. Готовы, Гарриет.

ДЖОРДЖИ. Мама… как твои колени?

ГАРРИЕТ. С ними все в порядке.

ГОЛОСА (за сценой).

Вон, вон, вон,

Старуха Бичер-Стоу…

КЕЛВИН. Хетти! Я запрещаю тебе! Ты пострадаешь. Тебя убьют!

ГАРРИЕТ. Не волнуйся, любовь моя…

(Спешит к нему и быстрым движением целует).

Бичеров нельзя разбить!

 

Высоко подняв голову, под пение толпы, она уходит в бой; Кэтрин и Генри следуют за ней.

 

Быстро опускается

ЗАНАВЕС

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Особняк Стоу

 

Сцена 1

 

Время действия – апрель 1861 года.

Место действия – гостиная особняка Стоу в Эндовере, штат Массачусетс.

Снова прекрасный весенний день, и снова семейство Стоу переезжает в новый дом. На этот раз здесь «жилище джентльмена, наполненное элегантностью», как отозвался бы об этом «Дамский журнал» Годи.

Главный вход – из прихожей, в дальнем от рампы левом углу, от него уходит кругом красивая лестница. В центре, на дальней стороне – широкая арка, за которой открывается зимний сад, откуда стеклянные балконные двери справа открываются в сад. На каждой стороне комнаты по камину; слева двухместный диванчик, небольшой столик и два стула; справа – стол, тоже с двумя стульями, тот, который ближе к центру, особенно удобен и с хорошим мягким сиденьем.

Не считая несколько старых безделушек, все уже на местах. Близнецы убирают последние остатки беспорядка вместе с Джейн, служанкой средних лет. Элиза и Хетти очаровательно одеты и прелестны, как всегда, в чопорном викторианском стиле. То, что они еще не замужем, удивляет всех, включая их самих. 

 

ДЖЕЙН (собирает последние остатки обертки и кладет в плетеную корзину). Ну вот, теперь все будет чисто у миссис.

ЭЛИЗА (ставит статуэтку). У мадам, Джейн.

(Хетти, которая вешает подвески на хрустальный подсвечник).

Хетти! Ça ne va pas trop mal là-bas – hein[5]?

ХЕТТИ. Non, c’est même très bien[6].

ДЖЕЙН. Вы так элегантно говорите по-французски! Наверное, вы привезли эту скульптуру из Парижа?

ЭЛИЗА. Из Флоренции. Миссис Браунинг подарила ее маме.

ДЖЕЙН. Боже мой! Вы в самом деле немало попутешествовали. Надо спросить миссис Стоу, как ей больше нравится жареная картошка – по-французски или по-немецки.

ЭЛИЗА. Не нужно беспокоить миссис Стоу. Ее время слишком ценно, чтобы тратить его на хозяйство.

ХЕТТИ. Мисс Элиза и я всегда ведем дом.

 

Джорджи, теперь живая девушка, которой не так давно минуло двадцать, поспешно входит из сада. Она в смелом «гарибальдийском» костюме той эпохи – широкая юбка на обручах, блуза «итальянская крестьянка», небольшая шляпка с пером. Под мышкой у нее весьма потрепанная нижняя юбка.

 

ДЖОРДЖИ. Лиз! Хетти! Рехнуться можно – я потеряла юбку!

ЭЛИЗА. Джорджи!

ХЕТТИ. Не говори «рехнуться»!

ЭЛИЗА. Вы нам больше не понадобитесь, Джейн.

ДЖОРДЖИ (Джейн, пока та выходит в прихожую с плетеной корзиной). Ловите!

(Бросает юбку. Джейн ловит ее, потом выходит).

Я была на пустыре, играла в крокет с теми ребятами из Академии.

ХЕТТИ. Мы видели вас, мисс.

ЭЛИЗА. И шесть дюймов ваших нижних конечностей – каждый раз, когда вы делали удар!

ДЖОРДЖИ. Это все новые обручи. Они болтаются.

ЭЛИЗА. Если не можешь управиться с обручами, не следует играть в подвижные игры, такие, как крокет.

ХЕТТИ. О, Джорджи, прошу тебя, следи за своими манерами. Хотя бы один день.

ДЖОРДЖИ. Один? Хм… вот почему вы такие элегантные! Когда он будет здесь?

ХЕТТИ. Мы не уверены.

ЭЛИЗА. Сегодня днем, когда-нибудь.

ДЖОРДЖИ (отдает честь). Лейтенант Лоуэлл Дентон. На что спорим, он придет с перьями в волосах?

ЭЛИЗА. Джорджи!

ДЖОРДЖИ. Он давно уже сражается с индейцами.

 

Гарриет врывается из сада, она изменилась, став намного красивее. Ей пятьдесят, волосы ее поседели, она хорошо одета и явно представляет собой значительную персону. Сейчас она декламирует и жестикулирует.

 

ГАРРИЕТ. «Нет, нет, мистер Харрингтон! Что бы ни шептало мне сердце, я никогда не смогу быть вашей женой». Девочки, мне только что пришла великолепная идея, как начать следующую главу! Принесите мне клочок бумаги – старый конверт, что угодно…

ЭЛИЗА. Да, мама.

ГАРРИЕТ (ее выражение лица опровергает ее слова). Ох, как меня заговорили, вымотали… от меня едва ли хоть щепка осталась.

ХЕТТИ. Как прошел прием, мама?

(Берет у нее сумку и перчатки).

ГАРРИЕТ. Прием как прием. Я кланялась, и улыбалась, и пожимала руки, пока не одурела от усталости. Я говорила «да, мэм» мужчинам и «нет, сэр» женщинам – дошла до полного идиотизма.

 

Джорджи относит в прихожую ее плащ и шляпку. Элиза приносит ей лист бумаги и карандаш. Гарриет что-то царапает, все еще болтая.

 

Я целых десять минут говорила с мистером Торо, думая, что он – тот отвратительный человек, который хочет отправить всех рабов на Гаити. Содрогаюсь от одной мысли, что я ему наговорила!

ХЕТТИ. Мама!

ЭЛИЗА. Какой ужас!

ГАРРИЕТ (заканчивая писать). Вот. Положи это к моим заметкам, ладно, милая?

ХЕТТИ. К «Жемчужине острова Орр» или к «Агнессе из Сорренто»?

ГАРРИЕТ. К «Агнессе». О, господи. Что меня заставило ввязаться в две книги сразу? Пришло письмо из «Атлантики»?

ХЕТТИ. Да. Редактор выделит тебе аванс в пять сотен, но ни пенни до того, как у него в руках не появится рукопись.

ГАРРИЕТ. Я считаю, это не по-дружески!

ЭЛИЗА. В конце концов, мама, тебе уже выдано девять тысяч.

ГАРРИЕТ. Правда? Ц-ц-ц! Как летят деньги!

(Оглядывает комнату).

Сколько вы уже сделали, и как все мило выглядит. Но папино кресло надо поставить сюда, к огню.

ДЖОРДЖИ (снова входит из прихожей). Тебе придется нелегко с этим креслом. Папа спрашивал, когда мы распакуем старое.

ГАРРИЕТ. Я привыкла к проблемам из-за кресел. Хочу кое-что вам показать. Вот, где же…

(Она смотрит на стол и вынимает пучок длинных листков).

А, вот оно. Всмотритесь. Всмотритесь внимательно!

ЭЛИЗА. Это же гранки!

ГАРРИЕТ. Гранки книги вашего отца.

ДЖОРДЖИ. Он же еще не закончил книгу.

ГАРРИЕТ. Теперь закончит! Я послала первую половину издателям и дала им указание напечатать. Он будет вынужден закончить. Почему мне не хватило мозгов подумать об этом двадцать лет назад[7]?.. Где ваш отец?

ХЕТТИ. Мы думали, он был с тобой на приеме.

ГАРРИЕТ. Так и было – да… Я помню, как вынула бутерброд у него из кармана.

ДЖЕЙН (у входа в прихожую). Лейтенант Дентон пришел, мэм…

ГАРРИЕТ. Лоуэлл? Хорошо! Спасибо, Джейн.

(Уходит в прихожую вместе с Джейн).

 

Близнецы похожи на вспугнутых бабочек, бьющих крылышками.

 

ЭЛИЗА. У меня все в порядке, сестрица? Волосы, платье?

ХЕТТИ. Вполне.

ЭЛИЗА. Хетти! Мы забыли снять передники!

 

Снимают кисейные передники, кладут на стол.

 

ДЖОРДЖИ (у двери в сад). Лоуэлл не заметит. Сейчас он, должно быть, уже женат на какой-нибудь скво.

(Уходит со смехом).

 

Входит Гарриет, слева, вместе с Лоуэллом, молодым лейтенантом кавалерии.

 

ГАРРИЕТ. Лоуэлл, мой милый, милый мальчик! Как приятно тебя увидеть. И как внушительно ты выглядишь – сущий генерал!

ЛОУЭЛЛ. Рад видеть вас, миссис Стоу.

(Целует ее).

Вот. Это по-генеральски?

ГАРРИЕТ. Меня никогда не целовали генералы, но я постараюсь разузнать.

ХЕТТИ. Мама!

ЭЛИЗА. Мама…

ЛОУЭЛЛ. Здравствуйте.

ХЕТТИ. Здравствуйте.

ЭЛИЗА. Здравствуйте, лейтенант.

ЛОУЭЛЛ. Будет вам, вы же не собираетесь звать меня лейтенантом, не так ли, Хетти? Ведь это вы Хетти?

ЭЛИЗА. Нет… Я Элиза.

ХЕТТИ. Я Хетти.

ЛОУЭЛЛ. Да, конечно… Хетти.

(Издает смущенный смешок).

ГАРРИЕТ. Близнецы не возражают. Им нравится, когда их путают. Вы прямо из дома?

ЛОУЭЛЛ. Нет, мэм. Из Бостона. Я встретил Фреда в Кембридже.

ЭЛИЗА. Фредди!

ХЕТТИ. Он видел Фредди!

ГАРРИЕТ. Он хорошо выглядит?

(Садится слева на двухместный диванчик).

Сядьте.

ЛОУЭЛЛ. У него цветущий вид.

ГАРРИЕТ. Хорошо. Он так много трудился.

 

Близнецы скользящей походкой приближаются к стулу, Хетти садится. Элиза дает понять, что предпочитает стоять. Лоуэлл отдает им легкий поклон, потом садится рядом с Гарриет.

 

ЛОУЭЛЛ. Фред говорит, что изучает медицину.

ГАРРИЕТ. Да, милый доктор Оливер Холмс взял его под свое крыло.

ЭЛИЗА. Он говорит, Фредди – самый умный, самый блестящий…

ГАРРИЕТ. Ну-ну, Элиза!

(Лоуэллу).

Но он и правда так сказал. Через два года он будет доктором! Это кажется невероятным. Но со мной случилось уже столько невероятного!

ЛОУЭЛЛ. Я слышал о ваших триумфах в Лондоне. Западные газеты распространялись о банкете у лорд-мэра.

ГАРРИЕТ. Я там сидела в своей простой серой шляпке – справа почтенные персоны, а слева достопочтенные персоны…

ЭЛИЗА. Она встречалась с мистером Диккенсом и мистером Рескином…

ХЕТТИ. И с мистером Теккереем.

ЭЛИЗА. Она даже с королевой встречалась!

ХЕТТИ. По высочайшему повелению…

ЭЛИЗА. На вокзале.

ЛОУЭЛЛ. И как вам ее величество?

ГАРРИЕТ. Была слегка в саже – но внушительна. Скажите нам… о Боже, вас так долго не было, и мы столько всего хотим знать. Расскажите нам про Запад. Что там делается? Что говорят?

 

Элиза садится на стул рядом с сестрой.

 

ЛОУЭЛЛ. В основном то же, что здесь. Говорят о политике и ворчат на правительство.

ГАРРИЕТ. Неудивительно… с таким бестолковым президентом!

ЛОУЭЛЛ. О, они не возражают против мистера Линкольна, мэм. На Западе им вполне довольны.

ГАРРИЕТ. Вы меня изумляете. Я не думала, что им может быть доволен кто бы то ни было – даже те, кто его выбрали.

ХЕТТИ. Он такой нескладный.

ЭЛИЗА. Мистер Стентон говорит, это все равно что пустить в Белый дом бабуина.

ГАРРИЕТ. Когда я впервые услышала, что он баллотируется, я не могла поверить своим ушам. В такие времена – когда нам отчаянно нужна сила в Белом доме – мы протащили туда политического барышника из лесной глуши.

(С презрением поднимается).

«Честный Эйб»! В своих речах этот человек скользок, как угорь! Запомните мои слова: он решит забросить всю борьбу против рабства, если сочтет, что это усмирит сепаратистов.

ЛОУЭЛЛ. Может быть, вы и правы, мэм. На Западе то и дело говорят: пусть хоть потоп, хоть пек… (быстрый взгляд на близнецов)… хоть рай, но мистер Линкольн будет стоять за Союз.

ГАРРИЕТ. Союз вне опасности. Эти беспорядки на Юге – всего лишь шум и гром, который ничего не значит.

ХЕТТИ. Но шесть штатов уже отделились, мама.

ЛОУЭЛЛ. Семь. И еще это дело в Самтере. Когда они требуют, чтобы сдался один из наших фортов, а мы отказываемся его сдавать, недалеко и до войны.

ГАРРИЕТ. О, нет. Юг не хочет войны. Мы не хотим войны. Война невозможна, если никто ее не хочет.

ЛОУЭЛЛ. Надеюсь, что вы правы, мэм.

ГАРРИЕТ. Да, я права.

КЕЛВИН (за сценой). Гарриет, Гарриет, любовь моя…

ГАРРИЕТ. Я здесь, дорогой.

(Лоуэллу, пока Келвин входит из сада).

Еще увидите. Я права.

 

Келвин уже стал пухлым, похожим на плюшевого медвежонка, лысым, с клочками белых волос, похожих на пух утенка, обрамляющими голову и подбородок.

 

Келвин, ты помнишь Лоуэлла.

КЕЛВИН (его мысли заняты чем-то другим). Ах, да, да. Здравствуйте. Гарриет, у нас есть лошадь?

ГАРРИЕТ. Вроде нет, дорогой.

ХЕТТИ. Конечно, нет!

ЭЛИЗА. Папа, что такое…

КЕЛВИН. Я так и думал, но не был уверен. Там, у парадных ворот, стоит большая лошадь и объедает вяз.

ЛОУЭЛЛ. Должно быть, мой конь. Я схожу…

КЕЛВИН. Не стоит беспокоиться. Джорджи ей занимается.

ЛОУЭЛЛ. Боюсь, она не сможет с ним справиться. Это ретивое животное.

(Спешит прочь через дверь в сад).

ХЕТТИ. Мама! Джорджи забралась на лошадь!

(Следует за Лоуэллом).

ГАРРИЕТ. На лошадь? В юбке с обручами?

ЭЛИЗА. Она повесила ее на вяз!

ГАРРИЕТ (смеется). О!

 

Элиза выходит; оборачивается.

 

ЭЛИЗА. Ах, мама! Он такой красивый – и благородный!

(Выбегает).

КЕЛВИН. Красивый? Красивый? Кто красивый?

ГАРРИЕТ. Лоуэлл, милый. Лоуэлл Дентон.

КЕЛВИН. Что Лоуэлл Дентон? От него есть новости?

ГАРРИЕТ. Ты только что разговаривал с ним – этот молодой офицер.

КЕЛВИН (переходит влево). Этот… Почему ты не сказала мне? Лоуэлл мне по душе.

(Близоруко опускается в кресло).

Боже мой!

ГАРРИЕТ. В чем дело?

КЕЛВИН. Эта комната. Я в ней так путаюсь… вся мебель не на месте.

ГАРРИЕТ (берет его под руку и ведет по комнате). Ты привыкнешь.

КЕЛВИН. Почему я должен привыкать? Почему нельзя обставить ее как комнату в Брунсвике, чтобы можно было найти дорогу?

ГАРРИЕТ. Сядь. И посмотри…

(Передает ему гранки).

КЕЛВИН. Гарриет… что это? Уже вышла твоя новая книга?

(Поправляет очки и делает ужасное открытие).

Гарриет!

ГАРРИЕТ (смиренно). Да, Келвин.

КЕЛВИН. Ты зашла слишком далеко! В самом деле, я… я не могу найти слов.

(Опускается в кресло, быстро поднимается и переходит на крик).

И где мое кресло?

ГАРРИЕТ. Вот оно.

КЕЛВИН. Не это! Где мое кресло-бочка?

ГАРРИЕТ. Сгорело в печке.

КЕЛВИН. Сгорело!

ГАРРИЕТ. И давно пора.

КЕЛВИН (брызгая слюной). В довершение всего, после неоправданного вмешательства в мои литературные дела, тебе хватило смелости…

(Гарриет подталкивает его обратно, и он снова садится)

…приказать разрушить мое кресло… мое кресло… разрушить…

(Обрывает слова, удовольствие разливается по его лицу; он передвигает свой пухлый зад на сиденье, лицо его светится, как у херувима).

Честное слово, не так уж плохо. Совсем неплохо…

ГАРРИЕТ. Правда?

КЕЛВИН. Думаю, если обмять его… если чуть просядет… оно будет подходить так же, как…

(Слегка подскакивает на сиденье).

Да, вполне так же.

(Смотрит на нее сияющим взглядом).

Ты была права, любовь моя. Несомненно, была права.

 

Гарриет вдруг начинает смеяться.

 

Я снова вел себя смешно?

ГАРРИЕТ. Ты не возражаешь против моего смеха?

КЕЛВИН. Нет, нет. Я люблю слышать твой смех. Ты смеешься надо мной уже двадцать лет.

ГАРРИЕТ. Двадцать четыре.

КЕЛВИН. Господи помилуй, так долго? Кажется, только вчера мы вернулись из свадебного путешествия в этот маленький коттедж.

ГАРРИЕТ. Он был маленьким, но милым.

(Оглядывается).

Кажется, невероятно, что простые слова… слова на бумаге… помогли нам получить этот великолепный дом. Каким он будет, хотелось бы мне знать. Будет ли он счастливым?

КЕЛВИН. Если ты в нем будешь, моя дорогая.

 

Короткая пауза, потом раздается голос за сценой.

 

ФРЕДДИ (за сценой, справа). Эй… Эй…

ГАРРИЕТ. Это ведь, кажется…

 

Входит Фредди – образчик студента 1860 года.

 

Фредди!

ФРЕДДИ (целует ее). Мама!

КЕЛВИН. Кто это… Фред, мальчик мой!

ФРЕДДИ. Здравствуйте, сэр.

ГАРРИЕТ. Как тебе удалось…

ФРЕДДИ. Я приехал из Кембриджа с несколькими ребятами.

(Прежде чем она может заговорить).

Нет, мама, я не болен, и не обанкротился, и меня не исключили.

ГАРРИЕТ. Тогда…

ФРЕДДИ. Лиз говорит, ты снова была королевой приема. Держу пари, ни одна девушка не может сравниться с тобой во внешности. Я прав, папа?

КЕЛВИН. Вполне, сын.

ГАРРИЕТ. Но, Фредди, ты ведь приехал домой не затем, чтобы болтать о моей внешности. В чем дело?

ФРЕДДИ. Нет, мама… Я приехал домой, чтобы просить тебя…

(Проходит к стулу слева и кладет на него шляпу)

…чтобы сказать тебе, что я ухожу из колледжа.

КЕЛВИН. Фредерик!

ГАРРИЕТ. Почему?

ФРЕДДИ. Чтобы записаться в армию.

КЕЛВИН. В армию?

ФРЕДДИ. Мама, я… я хочу пойти на войну.

ГАРРИЕТ. Но ведь нет никакой войны.

ФРЕДДИ. Разве ты не слышала? Они обстреляли флаг!

КЕЛВИН. Нет!

ГАРРИЕТ. Где?

ФРЕДДИ. В Самтере.

ГАРРИЕТ. Чудовищно, немыслимо!

ФРЕДДИ. В любую минуту президент начнет собирать добровольцев.

ГАРРИЕТ. Добровольцев? У нас есть регулярная армия…

ФРЕДДИ. Она недостаточно велика. Мятежники готовились месяцами. Они собирают войска…

ГАРРИЕТ. Но у них же нет оружия, нет боеприпасов.

ФРЕДДИ. Это мы так думали, но правда выходит наружу. Кольт и Шарп, половина оружейных фабрик в Коннектикуте работают день и ночь.

ГАРРИЕТ. Их оружие идет в Европу.

ФРЕДДИ. Через южные гавани.

ГАРРИЕТ. Если это правда, почему наше правительство этому не помешает?

ФРЕДДИ. Не помешает нашим фабрикантам делать деньги?

КЕЛВИН. Фредерик!

ФРЕДДИ. Простите, сэр, но я, может быть, еще увижу, как эти снаряды разрывают в клочья моих друзей.

ГАРРИЕТ. Это безумие!

(Голос ее срывается).

Фредди, я пытаюсь быть разумной. Среди военной истерии тебя, конечно, могут захватить чувства. Но ты должен сохранять голову на плечах. Всю свою жизнь ты собирался быть врачом… лечить. Теперь ты хочешь все бросить и кинуться в это ужасное занятие – убивать.

КЕЛВИН. Твоя мать права. Ты должен подождать…

ФРЕДДИ (на грани срыва). Я не могу ждать! Когда президент объявит призыв, я не смогу ждать и часа.

ГАРРИЕТ. Фредди, ради меня, умоляю…

ФРЕДДИ. Но это и есть ради тебя.

(В отчаянии).

Разве ты не понимаешь?

КЕЛВИН. Фредди!

ГАРРИЕТ. Что такое, Фредди? Что ты хочешь мне сказать?

ФРЕДДИ. Я не могу медлить, позволяя другим сражаться без меня… потому что я твой сын. Говорят, что это твоя война.

 

Гарриет отшатывается.

 

Некоторые говорят.

ГАРРИЕТ. О, нет…

ФРЕДДИ. Я не виню тебя, мама. Я хочу пойти…

ГАРРИЕТ (не слышит). Я только пыталась заставить их увидеть!

ФРЕДДИ. Ты писала согласно своим убеждениям. Но писать – это недостаточно. За правду следует сражаться. Ты научила меня этому.

ГАРРИЕТ. Да…

 

Близнецы в волнении прибегают из сада.

 

ЭЛИЗА. Фредди, там, снаружи, полная карета парней.

ХЕТТИ. Они приехали, чтобы проводить тебя обратно в Кембридж.

 

Гарриет опускается на стул слева, пока Фредди спешит к окну и кричит туда.

 

ФРЕДДИ. Одну минуту… скоро буду.

ЭЛИЗА. О, мама… ты собираешься отпустить Фредди на войну?

 

Келвин быстрым движением побуждает ее замолчать.

 

ФРЕДДИ (снова подходит к Гарриет). Мама, я хочу записаться вместе со своими друзьями – но я сказал тебе, что никогда не сделал бы это без твоего согласия…

ГАРРИЕТ (с мукой в голосе). Что я могу сказать?

ФРЕДДИ (доверительно). Я знаю, что ты скажешь.

ГАРРИЕТ (после паузы, улыбнувшись ему). Сражайся хорошо, мой сын.

КЕЛВИН. Да сохранит тебя Бог.

ГАРРИЕТ. Аминь.

ФРЕДДИ. Я… меня ждут ребята…

КЕЛВИН. Мы проводим тебя до коляски, правда, Гарриет?

ГАРРИЕТ. Да, милый.

 

Поднимается, берет шляпу Фредди. Все двигаются к двери в сад.

 

ЭЛИЗА (почти в слезах). В армии любят печенье?

ФРЕДДИ. Я люблю печенье где угодно.

ХЕТТИ (тоже прячет слезы). Мы будем посылать тебе каждую неделю.

 

Близнецы уходят. Келвин некоторое время медлит, потом выходит.

 

ГОЛОСА (за сценой).

– Здравствуйте, профессор Стоу.

– Как вы, сэр?

– Очень хорошо, спасибо. Фредди будет здесь совсем скоро.

 

Гарриет пытается идти вслед, останавливается; Фредди подходит к ней.

 

ФРЕДДИ. Ведь ты не хотела бы, чтобы я поступил иначе?

ГАРРИЕТ. Нет…

(Вдруг приникает к нему).

ГОЛОСА (за сценой).

– Фред!

– Пойдем!

– Скорее!

– Фред!

ФРЕДДИ (пытается улыбнуться). Мама, я обещал ребятам, что они смогут увидеть тебя…

ГАРРИЕТ. Правда, милый?

(Расправляет плечи, поднимает голову).

Конечно же! Пойдем, Фредди!

Быстрым шагом идут к окну.

 

ЗАНАВЕС

 

Сцена 2

 

Время действия – июль 1863 года, вечер.

Место действия – та же комната, частично в тени; лунный свет льется сквозь окна. Две лампы на одной каминной полке, и одна на другой, все зажжены. Мягкий стул теперь рядом с камином, справа, и большой стол заменил маленький.

За этим столом, на котором высится груда бинтов, работают Кэтрин и близнецы. Хетти и Элиза скатывают и режут полосы полотна, а Кэтрин щиплет корпию; Джорджи на двухместном диванчике, слева, кладет последние стежки на ночную рубашку. Все три девушки в фартуках на лямках, с длинными рукавами, в домашних чепцах, завязанных под подбородком. Они работают с нервной поспешностью. Слева, за сценой, женские голоса поют скорбный спиричуэл «Отпусти народ мой». На этом фоне идет весь следующий диалог.

 

КЭТРИН (считает бинты). Восемь, десять, двенадцать… вместе двенадцать дюжин.

ХЕТТИ. Вот еще дюжина.

ДЖОРДЖИ. У меня еще четыре рубашки наверху.

ЭЛИЗА. Хорошо. Дайте, пожалуйста, корпии, тетя Кейт.

КЭТРИН. Этого хватит?

ЭЛИЗА. Да, спасибо.

ДЖОРДЖИ (откидывает волосы). Ох, так жарко… и я так устала! Если бы они прекратили это вечное пение!

ЭЛИЗА. Это для собрания с новобранцами. Мама собирается репетировать с ними весь вечер.

ХЕТТИ. Если бы только мама отдохнула немного! Она не спала три ночи. С тех пор, как начали приходить новости.

КЭТРИН. Никто не спал.

 

Из прихожей с корзиной входит Джейн.

 

Есть свежие новости, Джейн?

ДЖЕЙН. Нет, мисс Бичер. Тот человек, который пришел за бинтами, говорит, что у них только путаные сообщения.

(Ставит корзину на стол).

Думают, что бой прекратился, и что генерал Ли отступает, но никто не знает наверняка.

ЭЛИЗА. Папа пошел на почту, чтобы узнать что-нибудь. Он скоро вернется.

КЭТРИН (кладет в корзину бинты). Он не может упомнить, в Геттисберге идет сражение или в Гоморре.

ДЖОРДЖИ. Может быть, он принесет письмо от Фредди.

КЭТРИН. Фредди не может писать в разгаре сражения.

ДЖЕЙН. Тот человек говорит, что им еще понадобятся тысячи бинтов. Он говорит, что наши раненые лежат на палящем солнце, и у них нет даже чашки холодной воды. Говорит…

ДЖОРДЖИ. Джейн, прекрати!

ХЕТТИ. Джорджи!

ДЖОРДЖИ. Извини. Это ужасное напряжение – и тревога за Фредди. Это…

(Ее голос внезапно срывается, и она бежит к лестнице).

КЭТРИН (мягко, глядя вслед). Бедное дитя.

 

Джейн уходит.

 

ЭЛИЗА (снимает чепец). Пора отнести Лоуэллу наверх стакан молока, сестра.

КЭТРИН. В этом нет необходимости. Лоуэлл сегодня вечером собирается испытать свои силы и ненадолго сойти вниз.

ЭЛИЗА. Вы думаете, это стоит делать – так скоро?

ХЕТТИ (тоже снимает чепец). После тифозного воспаления легких?

КЭТРИН. Я пыталась отсоветовать, но вы же знаете Лоуэлла. Он твердо решил присоединиться к своему полку.

ЭЛИЗА. Тогда я должна принять у мамы этот хор.

КЭТРИН. Нет, это сделаю я. Пора сказать пару слов ее сопрано.

(Уходит влево).

 

Близнецы снимают передники.

 

ЭЛИЗА. Сестра, как ты думаешь, может, нам предложить помочь Лоуэллу сойти вниз?

ХЕТТИ. Да, но сначала… я хочу тебе кое-что сказать. Кое-что лежит у меня на совести…

ЭЛИЗА. Это насчет Лоуэлла?

ХЕТТИ. Да. Прошлым вечером – когда я отнесла ему овсянку – о, сестра… он задержал мою руку в своей руке… кажется.

ЭЛИЗА. Тебе… кажется.

ХЕТТИ. Ну, он уронил салфетку, и мы оба ее поднимали, а потом он просто… не отпускал.

ЭЛИЗА. Он сделал тебе предложение?

ХЕТТИ. Он не мог. Вошла Джорджи. Ты считаешь меня бесстыдницей, что я позволяю такие вольности?

ЭЛИЗА. Нет.

(Пауза).

Сестра, он задержал и мою руку тоже.

(Небольшая пауза).

Хетти, мы должны кое-что твердо решить. Неважно, которую из нас выберет Лоуэлл – мы не позволим этому нас рассорить.

ХЕТТИ. Это невозможно. Мы же близнецы.

(С тоской).

Если бы у него тоже был брат-близнец!

ЭЛИЗА. Но у него нет. Итак, никаких сожалений – никогда.

ХЕТТИ. Никаких сожалений – никогда.

 

Они протягивают друг другу руки и целуются. С лестницы входит Лоуэлл. Он бледен, явно еще не оправился от болезни.

 

ЭЛИЗА. Лоуэлл!

 

Обе бросаются навстречу.

 

Надо было подождать, чтобы мы тебе помогли.

ХЕТТИ. Ты уверен, что уже окреп?

ЛОУЭЛЛ. Все еще немного лихорадит, но я не могу ждать – я должен сказать вам…

ЭЛИЗА. Что сказать?

ЛОУЭЛЛ. Не догадываетесь?

 

Входит Джорджи и подходит к Лоуэллу. Он обнимает ее одной рукой.

 

ДЖОРДЖИ. Я так счастлива!

ЭЛИЗА. И мы тоже, милая. Не правда ли, Хетти?

ХЕТТИ. Да… о, да.

ЛОУЭЛЛ. Я всегда желал видеть вас своими сестрами.

ЭЛИЗА. Мы всегда желали видеть тебя своим… братом.

ЛОУЭЛЛ. Я еще не стану ничьим братом, пока не поговорю с вашим отцом.

ДЖОРДЖИ. И не получит ответ от мамы.

ЛОУЭЛЛ. Лучше будет покончить с этим. Пожелайте нам удачи…

(Близнецам, целует их, называя наоборот).

Дорогая сестрица Элиза… Хетти.

ХЕТТИ. Я Хетти.

ЭЛИЗА. Я Элиза.

ДЖОРДЖИ (от двери, слева). Лоуэлл…

ЛОУЭЛЛ. Иду, милая.

 

Они выходят; Хетти в слезах оборачивается к Элизе.

 

ХЕТТИ. О, Лиз, боюсь, мы останемся старыми де…

ЭЛИЗА. Хетти!

ХЕТТИ. Девственными дамами[8]…

ЭЛИЗА. О, нет!

КЭТРИН (входит, слева). Девочки, вы свою маму не видели?

(Осекается).

Что-то случилось?

ХЕТТИ (приникнув лицом к плечу Элизы). Нет, ничего.

ЭЛИЗА. Я попытаюсь найти маму, тетя Кейт?

КЭТРИН. Нет; мне сказали, она пошла, чтобы достать новый список пострадавших, и я…

 

Через дверь в сад входит Гарриет. Она несет лист газетной бумаги. Одного взгляда на ее лицо достаточно, чтобы понять: что-то произошло.

 

Гарриет!

ЭЛИЗА. Мама, ты достала список?

ГАРРИЕТ (глухо). Да.

КЭТРИН (собираясь с духом). Кто на этот раз?

ГАРРИЕТ (открывает рот, чтобы произнести имя, но не в силах выговорить; с трудом заменяет его другим). Старший мальчик Джексонов ранен… (снова с той же заминкой)… Том и Уилл Моррис…

КЭТРИН (она пристально наблюдала за сестрой). Гарриет…

ХЕТТИ. Кто еще?

ГАРРИЕТ (снова пытается заговорить, и ей удается выговорить). Твой двоюродный брат… Джордж…и… (с трудом выдавливает) Фредди…

ЭЛИЗА. Мама…

ГАРРИЕТ. Тяжело ранен.

ХЕТТИ. Ох!

ГАРРИЕТ. Ничего не говори. Ты должна найти отца. Приведи его домой.

ЭЛИЗА. Я найду его.

ГАРРИЕТ. Я должна собираться.

КЭТРИН. Времени еще много. Джейн может начинать.

ХЕТТИ. Я скажу Джейн.

ЭЛИЗА (у двери в сад). Это все, что там сказано? Только то, что Фредди ранен?

ГАРРИЕТ (резко). Разве этого недостаточно?

 

Девушки уходят. Хор теперь весело поет «Когда Джонни вернется домой». Гарриет слышит, осознает, что они поют. Говорит тем же мертвенным, несколько резким голосом.

 

Пожалуйста, останови это пение.

 

Кэтрин быстро выходит. Гарриет стоит, глядя на комнату слепым невидящим взглядом. Она двигается… притрагивается к столу, к стулу, как будто не знает, что делать. Ее взгляд озаряется, когда она видит портрет Фредди на каминной полке. Она подходит к нему, смотрит на него, потом медленно переводит взгляд на список в своей руке. Так она стоит, когда возвращается Кэтрин, голоса поющих смолкли.

 

КЭТРИН. Не пытайся сдерживаться. Поплачь, станет легче.

ГАРРИЕТ. У меня нет слез, Кейт. Я словно холодное, мертвое дерево без листьев.

КЭТРИН. Гарриет…

ГАРРИЕТ. Я говорю так, как будто нет горя, подобного моему, но я знаю, что сердца разбиты повсюду. Вряд ли на этой земле есть дом, где кого-то не убили. И за что они сражаются, за что умирают?

КЭТРИН. Если и ты не знаешь…

ГАРРИЕТ. Когда-то я знала. Когда-то я была так уверена. Отмена рабства исцелит всякое зло. Освободите рабов – и прекрасный новый мир воссияет для черных и белых.

КЭТРИН. Рабство отменено.

 

Гарриет качает головой.

 

Президент выпустил прокламацию…

ГАРРИЕТ (с горечью). Ты все еще настолько наивна, чтобы верить, что это покончит с рабством?

КЭТРИН. Когда мы победим в войне – да.

ГАРРИЕТ. Тогда прочти мою почту! Письма от белых мужчин, которые гниют в угольных шахтах. От женщин, которые выкашливают свои легкие на хлопковых фабриках. От матерей, которые вынуждены смотреть, как их дети работают по десять, двенадцать, четырнадцать часов в день, чтобы прожить хотя бы впроголодь. Они спрашивают: почему нас интересуют только черные рабы? Чем эта война поможет этим людям? Кейт, в течение двух ужасных лет мы сражались, напрягали все нервы, отдавали себя, свои деньги, свою плоть и кровь ради борьбы за свободу. Теперь я вижу, что все это было впустую. Впустую! Когда эта война окончится, мы будем так же далеки от свободы, как и всегда.

КЭТРИН. Бог не допустит, чтобы все это было растрачено впустую!

ГАРРИЕТ (в ярости). Кто мы такие, чтобы говорить за Бога?

КЭТРИН. Гарриет!

ГАРРИЕТ. Были годы, когда я отвернулась от ветхозаветного Бога гнева, в которого веровал отец – создала Бога, которого могла чтить сама, Бога нежности и сострадания. Эта война убила и эту иллюзию.

КЕЛВИН (за сценой, справа). Дорогая, ты здесь?

(Поспешно входит).

Я только что от джентльменов из комитета по вербовке.

ГАРРИЕТ. Келвин…

КЕЛВИН (не умолкает). Они хотят, чтобы ты произнесла речь на их собрании.

ГАРРИЕТ. Чтобы я произнесла?

КЕЛВИН. Они считают – все считают – что никто лучше тебя не способен внушить спокойствие и смелость семьям добровольцев.

ГАРРИЕТ. Я! Ты слышишь это, Кейт?

КЕЛВИН. Что такое?

ГАРРИЕТ. Это я должна внушать спокойствие и смелость… это я… я…

(Голос ее вдруг срывается, она протягивает список).

Келвин! Фредди… Фредди…

КЕЛВИН. Милая моя, любовь моя…

 

Гарриет всхлипывает в его объятиях.

 

ЗАНАВЕС

 

Сцена 3

 

Время действия – две недели спустя, перед закатом.

Место действия – гостиная Стоу, заполненная золотистым светом и бурной деятельностью, потому что весь клан Бичеров собрался, чтобы посетить собрание по вербовке и приветствовать свою знаменитую сестру, которая должна вернуться из Вашингтона.

Уильям стоит на пуфике, вешая украшения на окна зимнего сада. Томас, в форме капеллана Союзной армии, помогает ему. Эдвард, сзади на двухместном диванчике, принимает чашку кофе из рук Мэри, которая управляется с кофейником. Кэтрин стоит перед камином. Изабелла привязывает красно-бело-синюю кокарду к большой корзине цветов на столе справа. Все Бичеры красиво одеты и, хотя сильно постарели с тех пор, как мы впервые их увидели, они все еще полны живости и энергии.

 

КЭТРИН. Процессия уже началась, Томас?

ТОМАС. Скоро начнется.

(Выглядывает из окна).

Кажется, новобранцы строятся.

ЭДВАРД. Думается, комитет по вербовке вдвое превысил число новобранцев против ожидаемого.

МЭРИ. Замечательный отклик.

ИЗАБЕЛЛА. Вот, готово. Поставь на стол, Томас, чтобы Гарриет увидела, когда войдет.

МЭРИ (зовет). Скорее, пейте кофе. Изабелла, Уильям – кофе.

УИЛЬЯМ. Да, Мэри.

МЭРИ (пока все двигаются к столу). Слышали что-нибудь от Гарриет и Келвина? Они смогут прибыть вовремя на собрание?

ИЗАБЕЛЛА. Сомневаюсь. В последней телеграмме говорится, что их поезд все еще стоит на запасном пути.

ТОМАС. Этого и следует ожидать в военное время.

КЭТРИН (Томасу, передавая ему чашку). Это тебе. Раз, два, три, четыре… шесть. Не так много, как было раньше.

МЭРИ. Но остальные покинули нас не навеки, кроме дорогого отца, разумеется.

КЭТРИН (садится слева). Да; Джеймс едва ли смог бы выбраться из армии, а Генри в Лондоне…

ИЗАБЕЛЛА. Ставит на место Британскую империю.

УИЛЬЯМ. Мне не нравится твой тон, Изабелла. Большинство женщин гордились бы тем, что их брата принимают королевские особы…

КЭТРИН. А сестре оказывает эту честь наш президент.

ТОМАС. Я думал, президент у тебя в черном списке, Кейт.

КЭТРИН. Политически – да, да. Но, по крайней мере…

МЭРИ. Послав за Гарриет, он доказал, что знает, насколько следует ценить членов семейства Бичер.

КЭТРИН. Именно.

 

Поспешно входят Хетти и Элиза. На головах у них кружевные косынки.

 

ЭЛИЗА. Боже, на пустыре такая толпа!

ХЕТТИ. Мы думали, что никогда не прорвемся сквозь нее!

ЭЛИЗА. Все нас останавливали, спрашивали, как там Фредди, и когда вернется мама, и что сказал ей президент.

ХЕТТИ. Мы говорили, что Фредди идет на поправку, но о президенте мы знаем только то, что читали в газетах.

КЭТРИН. Вы проводили Лоуэлла?

ЭЛИЗА. Нет. Мы простились… но не стали ждать.

ХЕТТИ. Мы подумали, что его нужно оставить наедине с Джорджи.

КЭТРИН. Это правильно, милая.

ЭЛИЗА. Я уверена, что Лоуэллу не следовало уходить. Он был весь белый.

ДЖЕЙН (входит из сада). Ох, мисс Бичер – здесь дамы из хора. Они хотят знать, как вы думаете, не спеть ли для начала гимн: «Я ничто, Боже, я ничто, Ты же – все, все, все».

КЭТРИН. Я им скажу, как я думаю!

(Переходит сцену, пока Джейн выходит).

«Я ничто, Боже… тру-ля-ля!»

УИЛЬЯМ. Кэтрин! Это же гимн!

КЭТРИН (оборачивается от двери в сад). Я не ничто… и я не собираюсь лгать об этом!

(Широким шагом выходит).

ТОМАС (подошел уже к окну). Пора выходить. Кажется, парад уже идет.

ИЗАБЕЛЛА. Да, Томас, мы готовы.

МЭРИ. Только возьмем шляпки и шали.

 

Обе женщины следуют за Томасом и выходят. Эдвард берет Уильяма под руку.

 

ЭДВАРД. По-моему, лучший вид на этот парад будет с этой стороны пустыря.

УИЛЬЯМ. Я не соглашаюсь, Эдвард.

ЭДВАРД. Ты редко соглашаешься, Уильям.

 

Оба уходят. Близнецы задерживаются, чтобы пригладить волосы перед зеркалом, слева. Из сада входит Джорджи. На голове у нее косынка.

 

ЭЛИЗА. Лоуэлл ушел?

ДЖОРДЖИ (с горечью). Да. Он ушел обратно – чтобы мятежники могли его добить.

ХЕТТИ. Джорджи, не надо!

ДЖОРДЖИ. Почему не надо? Никто не заставлял его уходить. В армии полно новобранцев.

ЭЛИЗА. Нужны офицеры, чтобы обучать их.

ДЖОРДЖИ. Я знаю. Им нужны офицеры. Лоуэлл – офицер и джентльмен. Ему нужно думать о своей чести. Ему нужно думать о своей стране. Ему нужно думать о чем угодно… кроме нашего будущего.

ГАРРИЕТ (из сада). Девочки, вы здесь?

(Входит, одетая в красивое дорожное платье и маленькую шляпку, которая ей очень к лицу).

ХЕТТИ. Это мама!

ЭЛИЗА. Мама, милая!

 

Обе спешат ей навстречу, но Джорджи отворачивается, оставаясь стоять справа.

 

ГАРРИЕТ. Как вы, мои дорогие?

ХЕТТИ. У нас все хорошо.

ЭЛИЗА. Как Фредди?

ГАРРИЕТ. Настолько лучше, что вы вряд ли поверите… В день, когда мы уезжали, он смог заговорить с нами! Уже говорит о том, чтобы вернуться в свой полк[9].

ДЖОРДЖИ. И Фредди тоже!

ЭЛИЗА (быстро). Лоуэлл уже вернулся, мама.

ХЕТТИ. Он уехал сегодня.

ГАРРИЕТ. Джорджи…

(Подходит к ней, раскрывая объятия).

ДЖОРДЖИ (не обращает на нее внимания, глядя перед собой). Он ушел. Может быть, я никогда не увижу его снова. Если бы он только подождал, чтобы мы поженились… немного побыли вместе, хотя бы немного.

ГАРРИЕТ. Дорогая моя…

ДЖОРДЖИ. Какая нам забота, если кто-то где-то хочет держать рабов? Нам-то какая разница? Вот что я скажу: пускай держат своих рабов, если это сможет закончить эту мерзкую войну. Пусть делают, что хотят, и дадут нам шанс на счастье!

ГАРРИЕТ. Если бы все это было так просто. Было время, когда и я пыталась повернуться спиной к жизни. Пыталась построить маленький безопасный мир для себя и своей семьи. Говорила: «Я отвечаю за них и только за них. Что случится с другими – дело не мое». Но жизнь оказалась сильнее меня. И она окажется сильнее тебя[10].

ДЖОРДЖИ (тихо). Если бы я так считала, я бы хотела умереть.

ГАРРИЕТ. И я тоже часто хотела умереть – когда видела, как сметают все мои надежды, все, во что я верила, когда видела, как принципы, ради которых я сражалась, бесчестят и губят. Но каким-то образом мы находим силы, чтобы продолжать держаться дальше.

(Печально улыбается).

Бывают времена, когда нам хватает сил только на то, чтобы продолжать продолжать.

ДЖОРДЖИ (опускается на колени у стула матери, справа в центре). Тогда для чего жить?

ГАРРИЕТ (мягко). Есть любовь, и есть милая красота человеческой семьи.

ДЖОРДЖИ (опускает голову на колено Гарриет). Мама…

УИЛЬЯМ (за сценой). Гарриет!

 

Из прихожей врывается лавина Бичеров, сначала Уильям и Изабелла, потом Мэри и Эдвард.

 

МЭРИ. Сестрица Гарриет…

ГАРРИЕТ (подходит к ним, ошеломленная). Уильям… Мэри… Эдвард… Белла… Как? Где?

 

Появляется Томас, в форме и с бородой.

 

И братишка Томас! Откуда вы явились?

ИЗАБЕЛЛА. Это должно было стать сюрпризом.

ЭДВАРД. Мы все устроили.

ТОМАС. Но ты сама устроила нам сюрприз!

ЭДВАРД. Когда ты здесь оказалась?

УИЛЬЯМ. И как? Поезд так и не пришел.

ГАРРИЕТ. Я наняла экипаж, чтобы привезти нас из Уэйкфилда.

ЭДВАРД. А Келвина потеряла в пути?

ГАРРИЕТ (смеясь). Нет, нет – Келвин с Кейт. Мы проскользнули через сад.

 

Слышны голоса толпы.

 

ТОМАС. Как ты оставила Фредди?

ГАРРИЕТ. Лучше, намного лучше. Он уже садился…

 

Кэтрин входит вместе с Келвином.

 

КЭТРИН. Гарриет, парад закончился, и толпа идет через пустырь.

КЕЛВИН. Кто-то увидел, как мы ехали, и… О, Уильям… Мэри… Томас… Белла! Я и забыл, что вы здесь!

ГАРРИЕТ. Их и не было. Это сюрприз, Келвин, сюрприз.

КЕЛВИН. Сюрприз? Восхитительно!

(Переходит к ним и обменивается восторженными рукопожатиями).

Восхитительно!

КЭТРИН. Они хотят видеть тебя, Гарриет. Толпа хочет видеть тебя.

ГАРРИЕТ. О, нет, нет… поездка была такой долгой. Я не могу никого видеть этим вечером.

КЕЛВИН. Но они хотят услышать о президенте.

УИЛЬЯМ. Это твоя обязанность, Гарриет.

ЭДВАРД. Действительно, ты должна увидеться с ними.

ХЕТТИ. Пожалуйста, мама.

ЭЛИЗА. Пожалуйста…

 

Голоса снаружи приближаются; можно различить отдельные слова.

 

ГОЛОСА (за сценой, справа).

– Миссис Стоу, миссис Стоу, вы здесь?

– Подойдите к окну, миссис Стоу.

– Расскажите нам о президенте.

– Вы видели самого Старого Эйба?

– Расскажите нам про мистера Линкольна.

– Расскажите про Старого Эйба.

– Миссис Стоу! Миссис Стоу!

ГАРРИЕТ (идет к окну, отшатывается). Их там так много! Я не могу выйти!

УИЛЬЯМ. Тогда поприветствуй их из окна.

ГАРРИЕТ. Мне не хватит роста.

(Встает на цыпочки).

Я не вижу половины лиц.

КЭТРИН. Принеси пуфик, Уильям.

 

Тот приносит.

 

КЕЛВИН (говорит через окно). Терпение! Имейте терпение! Моя жена придет к вам.

ГАРРИЕТ (оборачивается). У меня презентабельный вид? Я выгляжу как леди?

ХЕТТИ. На тебе все в порядке.

ЭЛИЗА. Ты выглядишь мило, мама.

КЕЛВИН. Давай, Гарриет.

(Помогает ей подняться на пуфик).

 

Толпа аплодирует.

 

ГАРРИЕТ (улыбается в знак приветствия). Прошу прощения. Боюсь, что я не похожа на Топси – я так и не выросла.

 

Смешки в толпе.

 

Сильнее всего в жизни я это осознала, когда встретила в Белом доме нашего президента. Когда я шагнула вперед, и моя рука утонула в огромных прериях его ладони, я показалась себе кузнечиком.

 

Снова веселый ропот из толпы.

 

Знаете, он высокий человек, такой высокий, и на первый взгляд некрасивый, но, когда он улыбается – о, тогда это истинный отец Авраам!

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ.

– Что он сказал вам, миссис Стоу?

– Что вам сказал мистер Линкольн?

ГАРРИЕТ. Что он сказал? Ну, сначала он подвел меня к окну, потом спросил: «Значит, это вы – та маленькая женщина, которая начала эту великую войну?» Две недели назад, когда я отправилась отсюда к постели своего сына, это показалось бы невыносимым обвинением, ведь я уезжала с сердцем, полным горечи и сомнения. Один час с нашим президентом помог мне возвысить свой дух и одарил меня новой силой. Он помог мне увидеть, что эта война, которая сейчас кажется нам решающей, – всего лишь частица узора в широком гобелене борьбы. С рассвета истории всегда существовали тираны, великие и малые, которые набрасывались на своих собратьев и порабощали их. Но, кроме того, всегда существовали благородные души, которые смело и радостно отдавали свои жизни ради извечного права человека на свободу. Сегодня в этом наша надежда – в том, что мы, наш народ, больше не хотим безропотно смиряться с этими тиранами и с тем миром, который они создают. Мы постигаем, что мир, который несет счастье одним и горе другим, не может долго существовать.

(Пауза).

Да, в этом наша надежда. Но вот в чем опасность для нас: когда закончится этот конфликт, и нас настигнет усталость от войны, мы, возможно, испытаем искушение  забыться, снова соскользнуть на старый путь. Тогда и только тогда можно будет сказать, что наши сыновья погибли напрасно. Тогда сражение придется вести снова, а потом, может быть, снова. Придет день, когда окончится наша маленькая жизнь. Все пройдет. Все, кто ярился, все, кто грозил; слабые, что дрогнули, и те, кто, подобно нашему президенту, стоял за правду, снося злословие и презрение. Да, жизнь окончится, но вечность не сотрет с наших душ память о том, хорошо мы держались или дурно, храбро сражались или трусливо сдавались, и сможем ли мы под конец честно сказать: «Я хорошо сражался… я сохранил веру».

(После паузы тихо добавляет).

«Я увидел, как во славе…»

ГОЛОСА (поют за сценой)

«…Сам Господь явился нам,

Как он мощною стопою

Гроздья гнева разметал…»

 

Сначала Келвин, потом остальные в комнате подхватывают песню.

 

«Как он молнией ужасной

Обнажил меча металл,

Он правды держит шаг.

Славься, славься, аллилуйя!

Славься, славься, аллилуйя!

Славься, славься, аллилуйя!

Он правды держит шаг[11]».

 

ЗАНАВЕС

 

1943 г.

 

 


[1] Мелодион – синтез духового и клавишного инструментов, в котором звуки производятся металлическими вертикальными палочками через клавиатуру и трение о них вала, приводимого в движение педалью. (Здесь и далее примечания переводчика).

[2] Панегирик Агесилаю (лат.)

[3] Инвернесс – плащ с капюшоном без рукавов.

[4] Цитата из «Хижины дяди Тома» приводится в переводе Н.А. Волжиной.

[5] Все здесь не так уж и плохо, а? (фр.)

[6] Нет, даже очень хорошо. (фр.)

[7] Главный труд Келвина Эллиса Стоу «Происхождение и история книг Библии, как канонических, так и апокрифических», вышедший в 1867 году, стал бестселлером.

[8] Сестры-близнецы состарились вместе, так и не выйдя замуж. Младшая Гарриет Бичер-Стоу дожила до 1907 года, а Элиза Тайлер Стоу – до 1912 года.

[9] Фредерик Уильям Стоу после ранения лечился в Испании, затем снова сражался в войсках до 1864 года. После войны страдал алкоголизмом и в 1871 году пропал без вести, предположительно – утонул в море.

[10] Джорджиана Мэй Стоу в 1865 году вышла за Генри Фримена Аллена, ректора епископальной церкви в Стокбридже, Массачусетс. После рождения сына Фримена, ставшего впоследствии известным врачом, принимала морфий в качестве обезболивающего и впала в зависимость. Скоропостижно умерла в 1890 году.

[11] Цитата из американской патриотической песни «Боевой гимн Республики».